Драматические конфликты бывают разные: внешние и внутренние, психологические. Для драматургии Чехова характерны конфликты второго рода.
В дочеховской драматургии система образов нередко строилась по принципу прямого противопоставления. Конечно, это облегчало путь анализа, который подсказывался самой структурой той или иной пьесы: Чацкий и мир Фамусова – Скалозуба; Катерина и мир Кабановой – Дикого… У Чехова все не так. Отсюда и нотки растерянности в ответе одного школьника: “Пьеса вызвала неопределенное отношение, не знаешь, кому сочувствовать”.
И в самом деле, на чьей стороне сочувствие автора, кому должны сочувствовать зрители? Раневской? Лопахину? Трофимову? У всех у них есть привлекательные черты. Определенную долю сочувствия заслуживает Раневская. Жалко пропадающей энергии делового человека Лопахина. Грустную улыбку вызывает вечный студент – он же “облезлый барин” – Трофимов с его пламенными речами.
Можно, конечно, рассматривать систему образов в пьесе Чехова “Вишневый сад” как выражение определенных временных категорий: прошлое, настоящее, будущее. Можно добавить к этому градацию персонажей в зависимости от социального происхождения: дворяне, купец, представитель демократической интеллигенции. И это тоже в пьесе есть. Однако обычно не принимается в расчет еще один образ, имеющий определяющее идейно-композиционное значение, – вишневый сад. По соотношению с ним все персонажи оказываются на одном уровне.
Гоголь сказал, что в его “Ревизоре” никто не заметил честного лица: “Это честное, благородное лицо был – смех”. Если бы у Чехова спросили, кто же, собственно, является положительным героем его пьесы, он мог бы, думаем, ответить: вишневый сад.
Можно сказать, что это символ. Но к кому из действующих лиц он относится? Ни к кому. Вишневый сад – сам по себе, он самостоятелен, ибо представляет собой некую абсолютную ценность, по отношению к которой высвечиваются, “проявляются”, определяются все другие действующие лица.
Если говорить о символике, то она в данном случае достаточно сложна и многозначна, так как вишневый сад – это те культурные общенациональные ценности, которые надо сохранять и приумножать. Это красота. Это счастье. Это, наконец, родина.
Было время, когда некоторые литературоведы упрекали владельцев вишневого сада в том, что они защищали “чистую красоту, красоту бесполезную”. Но какими единицами измерить пользу красоты – в рублях, метрах, килограммах?
Вечный вопрос: красота и польза. Вишневый сад уже стар. Может быть, это обстоятельство оправдывает его неизбежную гибель? Старый, никому не нужный – как Фирс. Так максимально сближаются судьбы сада и человека. Но рядом с эстетикой всегда этика. Безнравственность – безобразна. Прекрасное учит нас справедливости.
Красота призвана спасти мир, утверждал герой Достоевского. А вина героев последней пьесы Чехова как раз в том и заключается, что они не спасли красоту.
Лопахин тревожится: “Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет продаваться вишневый сад. Думайте об этом!.. Думайте…”
Они думают – но прежде всего о самом факте аукциона, а не о судьбе вишневого сада. Драматург же судит их с самой высокой позиции. Они могут забыть – автор не забывает. И на протяжении всей пьесы, о чем бы ни шла речь, все время звучит тревожная нота: а вишневый сад… Нет звона колокола, знаменующего беду, несчастье, но его заменяет иной непонятный звук, раздающийся то ли. с неба, то ли из-под земли, замирающий, печальный… Когда он прозвучал впервые, всем почему-то стало неловко. Любовь Андреевна вздрагивает, у Ани на глазах слезы… Может быть, в эту минуту прозвучало для них грозное: а вишневый сад… Все виноваты перед вишневым садом, который они не сумели сохранить, передать будущему – тому самому, о котором так хлопочет Петя, тем внукам и правнукам, о которых мечтает Лопахин.
Итак, конфликт в пьесе “Вишневый сад” возникает прежде всего не между различными поколениями или социальными группами, а между действующими лицами, с одной стороны, и вишневым садом – с другой. Персонажи пьесы во многом отличаются друг от друга; можно, разумеется, их объединить в различные группы, которые по ряду признаков выступали бы антагонистами. Но по отношению к вишневому саду они – правда, по различным причинам и поводам – выступают как единая сила, губящая красоту.
Чехов говорит нам всем об ответственности человека за все, что совершается на земле. Что же будет через тысячу лет? Неужели люди навсегда бросят никому уже не нужную родную Землю, поселятся где-то в иных мирах и забудут даже, как называлось “то белое дерево”? Что будет со всеми нами – а если не с нами, то с нашими внуками и правнуками?