Не успел роман Тургенева появиться в свет, как сразу же началось чрезвычайно активное его обсуждение на страницах печати и просто в разговорах читателей. А. Я. Панаева в своих “Воспоминаниях” писала: “Я не запомню, чтобы какое-нибудь литературное произведение наделало столько шуму и возбудило столько разговоров, как повесть “Отцы и дети”. Они были прочитаны даже такими людьми, которые со школьной скамьи не брали книги в руки”.
Споры вокруг романа сразу приобрели поистине ожесточенный характер. Тургенев вспоминал: “У меня по поводу “Отцов и детей” составилась довольно любопытная коллекция писем и прочих документов. Сопоставление их не лишено некоторого интереса. В то время как одни обвиняют меня в оскорблении молодого поколения, в отсталости, в мракобесии, извещают меня, что “с хохотом презрения сжигают мои фотографические карточки”, – другие, напротив, с негодованием упрекают меня в низкопоклонстве перед самым этим молодым поколением”.
Читатели и критики так и не смогли прийти к единому мнению: какова же была позиция самого автора, на чьей он стороне -“отцов” или “детей”? От него требовали определенного, точного, однозначного ответа. А так как такой ответ не лежал “на поверхности”, то и доставалось больше всего самому писателю, который не сформулировал своего отношения к изображаемому с желательной определенностью.
В конце концов, все споры сводились к Базарову. “Современник” откликнулся на роман статьей М. А. Антоновича “Асмодей нашего времени”. Недавний разрыв Тургенева с этим журналом был одним из источников убеждения Антоновича в том, что писатель сознательно задумал свое новое произведение как антидемократическое, что он намеревался нанести удар по наиболее передовым силам России, что он, отстаивая интересы “отцов”, просто-напросто оклеветал молодое поколение.
Обращаясь непосредственно к писателю, Антонович восклицал: “…господин Тургенев, вы не умели определить своей задачи; вместо изображения отношений между “отцами” и “детьми” вы написали панегирик “отцам” и обличение “детям”, да и “детей” вы не поняли, и вместо обличения у вас вышла клевета”.
В полемическом запале Антонович утверждал, что роман Тургенева слаб даже в чисто художественном отношении. Как видно, Антонович не смог дать объективную оценку роману Тургенева. Возникает вопрос: резко отрицательное мнение критика выражало лишь его собственную точку зрения или же было отражением позиции всего журнала? Судя по всему, выступление Антоновича носило программный характер.
Почти одновременно со статьей Антоновича на страницах другого демократического журнала “Русское слово” появилась статья Д. И. Писарева “Базаров”. В отличие от критика “Современника”, Писарев увидел в Базарове отражение наиболее существенных черт демократической молодежи. “Роман Тургенева,-утверждал Писарев,-кроме своей художественной красоты, замечателен еще тем, что он шевелит ум, наводит на размышления… Именно потому, что весь насквозь проникнут самою полною, самою трогательною искренностью. Все, что написано в последнем романе Тургенева, прочувствовано до последней строки; чувство это прорывается помимо воли и сознания самого автора и согревает объективный рассказ”.
Пусть даже писатель не испытывает особых симпатий к своему герою – Писарева это совершенно не смущало. Гораздо важнее то, что настроения и идеи Базарова оказались на удивление близкими и созвучными молодому критику. Восхваляя в тургеневском герое силу, самостоятельность, энергию, Писарев принимал в полюбившемся ему Базарове все – и пренебрежительное отношение к искусству, и упрощенные взгляды на духовную жизнь человека, и попытку осмыслить любовь через призму естественно-научных взглядов.
Писарев оказался все же более проницательным критиком, чем Антонович. При всех издержках ему удалось более справедливо оценить объективное значение романа Тургенева, понять, что в романе “Отцы и дети” писатель отдал герою “полную дань своего уважения”.
И все же и Антонович, и Писарев подошли к оценке “Отцов и детей” односторонне, хотя и по-разному: один стремился перечеркнуть какое бы то ни было значение романа, другой до такой степени был восхищен Базаровым, что даже сделал его своего рода эталоном при оценке других литературных явлений.
Недостаток этих статей заключался, в частности, в том, что в них не была сделана попытка осмыслить внутренний трагизм тургеневского героя, то растущее в нем недовольство собою, разлад с самим собой. В письме к Достоевскому Тургенев с недоумением писал: “…Никто, кажется, не подозревает, что я попытался представить в нем трагическое лицо – а все толкуют: зачем он так дурен? или зачем он так хорош?”
Пожалуй, наиболее спокойно и объективно отнесся к тургеневскому роману Н. Н. Страхов. Он писал: “Базаров отворачивается от природы; не корит его за это Тургенев, а только рисует природу во всей красоте. Базаров не дорожит дружбою и отрекается от родительской любви; не порочит его за это автор, а только изображает дружбу Аркадия к самому Базарову и его счастливую любовь к Кате… Базаров… побежден не лицами и не случайностями жизни, но самою идеею этой жизни”.
Долгое время преимущественное внимание обращалось на социально-политическую проблематику произведения, резкое столкновение разночинца с миром дворянства и т. д. Изменилось время, изменились читатели. Перед человечеством возникли новые проблемы. И мы начинаем воспринимать тургеневский роман уже с высоты нашего исторического опыта, доставшегося нам очень дорогой ценой. Нас в большей степени волнует не столько отражение в произведении конкретной исторической ситуации, сколько постановка в нем важнейших общечеловеческих вопросов, вечность и актуальность которых со временем ощущаются особенно остро.
Роман “Отцы и дети” очень быстро стал известен за границей. Уже в 1863 г. он появился во французском переводе с предисловием Проспера Мериме. Вскоре роман был издан в Дании, Швеции, Германии, Польше, Северной Америке. Уже в середине XX в. выдающийся немецкий писатель Томас Манн сказал: “Если бы я был сослан на необитаемый остров и мог бы взять с собой лишь шесть книг, то в числе их безусловно были бы “Отцы и дети” Тургенева”.