О сказке “Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил” М. Е. Салтыкова-Щедрина

В числе первых щедринских сказок была совершенно фантастическая повесть о двух отставных генералах, которые нежданно-негаданно очутились “по щучьему велению” на необитаемом острове. Необычная ситуация позволила писателю раскрыть в генералах черты не человеческие и даже не звериные, а какие-то механические. Это злые куклы, стандартные и по сути и по внешности: не случайно они удивительно похожи друг на друга. Очень комична одна подробность. В самом начале сказки было сообщено, что перенеслись генералы на остров во сне и проснулись под одним одеялом, в ночных рубашках, “а на шее у них висит по ордену”. Стало быть, ордена свои они и на ночь не снимали. . Когда же генералы от голода совершенно озверели, они с глухим рычанием бросились друг на друга: один откусил у другого орден и немедленно проглотил. “Но вид текущей крови как будто образумил их”. Не означает ли это, что орден стал у них частью тела?

Остров, на котором оказались генералы, был богатейшим: на деревьях плоды всякие висят, в лесу живность бегает, в ручье рыба так и кишит… Еды вроде бы и много, да надобно ее достать! И непременно померли бы генералы с голоду, если бы не нашли на необитаемом острове мужика – он-то их и спас. Мало того, что накормил, построил что-то вроде корабля, на котором и доставил их в целости и сохранности в Петербург. А генералы постоянно “ругали мужичину за тунеядство”.

Сюжет какого очень известного произведения напоминает “Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил”? Ну, конечно же, это прославленный “Робинзон Крузо” Д. Дефо! Но Щедрин сюжет полемически перевернул. У Дефо Робинзон смел, умен, предприимчив. Он учит встреченного им дикаря Пятницу всяким полезным вещам. Что же мы видим в щедринской сказке? Глупые генералы, не знающие даже, что “человеческая пища в первоначальном виде летает, плавает и на деревьях растет”, представляются поистине дикарями, а мужик выполняет роль Робинзона. Тем не менее он рабски выполняет все приказания генералов, не делая ни малейшей попытки освободиться от своих угнетателей.

Часто содержание сказки Щедрина воспринимается всего лишь как противопоставление глупых бездельников генералов работящему, сноровистому мужику-умельцу. Так обычно строились народные сказки. Там барская глупость неизменно противопоставлялась мужичьей хитрости, ловкости, изворотливости. Щедрин следует за установившейся традицией, делая своего мужика умным и сообразительным. Однако же сатирик с горечью отмечает покорность и крайнюю забитость сильного и выносливого человека, который мог бы легко справиться с немощными генералами, но не протестует, не возмущается. Мало того: он сам свил веревку, которой его же и привязали к дереву, чтобы не сбежал ночью.

Русскими классиками остро воспринимались не просто тяжелое положение народа, но и его безгласность, покорность, смирение. Вспомните немого дворника Герасима в “Муму”, вспомните концовку некрасовских стихотворений “Размышления у парадного подъезда” и “Железная дорога”. Проснется ли когда-нибудь народ, “исполненный сил”, – вот вопрос, который постоянно мучил и Салтыкова-Щедрина. В связи с этим можно вспомнить трагические мотивы в “Истории одного города”. Работая над этой книгой, Щедрин писал о народе: “Если он производит Бородавкиных и Угрюм-Бурчеевых, то о сочувствии не может быть и речи; если он высказывает стремление выйти из состояния бессознательности, тогда сочувствие к нему является вполне законным…” Напомним, что “История одного города” начала печататься в том же самом 1869 г., когда создавалась сказка о генералах и мужике.

Тема народа проходит прямо или косвенно через все сатирическое творчество Салтыкова-Щедрина, определяя идейную направленность всех его произведений, в том числе, конечно, и сказок. В более поздней сказке “Коняга” в наиболее концентрированном виде отразилась вся боль писателя за русского мужика. Многострадальный Коняга, которого эксплуатируют и над которым издеваются всевозможные Пустоплясы, стал воплощением трудолюбия народа, его выносливости и, одновременно, забитости, бесконечного унижения, беспросветной жизни.