Афанасий Фет – один из замечательнейших русских поэтов. Его в былые времена упрекали в беспроблемности, приводили его стихи как пример “чистого искусства”. Но величественные пейзажные зарисовки, любовная лирика неоспоримо являются шедеврами мировой поэзии. Что касается чистого искусства, то, действительно, стихи Фета могут служить образцом того, насколько творческая жизнь поэта может отличаться от его реального существования. Незаконнорожденный сын помещика Шеншина, он всю жизнь добивался права носить эту фамилию, хотя уже приобрел поэтическую известность как Фет. В реальной, будничной жизни он и сам был помещиком, сам входил во все мелочи экономических работ. Как не вяжется с привычным обликом поэта! Но в стихах этого и нет. Низменно-будничная жизнь не находит в них прямого отражения.
Взгляды поэта на то, что есть прекрасное в этой жизни, складываются под действием самых различных обстоятельств. Здесь все играет свою особую роль: и условия, в которых прошло детство поэта, сформировавшее его представления о жизни и красоте; и влияние учителей, книг, любимых авторов и мыслителей; и уровень образования; и ход всей последующей жизни. Поэтому можно сказать, что эстетика Фета – это отражение трагедии раздвоенности его жизненной и поэтической судьбы.
Все свое интеллектуальное богатство, все напряжение воли, все силы души он обратил на достижение поставленной цели, идя к ней разными путями, не различая добра и зла, принося в жертву своей идее-страсти все самое близкое и дорогое. Когда же эта цель была достигнута, он мог бы с полным основанием сказать о себе словами из “Скупого рыцаря” А. С. Пушкина:
Мне разве даром это все далось…
Кто знает, сколько горьких воздержаний,
Необузданных страстей, тяжелых дум,
Дневных забот, ночей бессонных мне
Все это стоило?..
Идея-страсть, владевшая Фетом, не заключала в себе ничего “идеального” и вынуждала, как он пишет в своих мемуарах, “принести на трезвый алтарь жизни самые задушевные стремления и чувства”. Фет признавался своему другу Борисову, что во время службы вел “жизнь пошлую” настолько, что “добрался до безразличия добра и зла”.
Трудный жизненный путь, суровая житейская практика Фета, безнадежно-мрачный взгляд на жизнь, на людей, на современное общественное движение все более отягчали его душу, ожесточали, “железили” его характер, разъединяли с окружающим миром, эгоистически замыкали в себе.
Поэт Я. Полонский писал Фету незадолго до его смерти: “Что ты за существо – не понимаю… Откуда у тебя берутся такие елейно-чистые, такие возвышенно-идеальные, такие юношески благоговейные стихотворения?.. Какой Шопенгауэр, да и вообще какая философия объяснит тебе происхождение или тот психический процесс такого лирического настроения? Если ты мне этого не объяснишь, то я заподозрю, что внутри тебя сидит другой, никому не ведомый, и нам, грешным, невидимый, человек, окруженный сиянием, е глазами из лазури и звезд, и окрыленный! Ты состарился, а он молод! Ты все отрицаешь, а он верит!.. Ты презираешь жизнь, а он, коленопреклоненный, зарыдать готов перед одним из ее воплощений…”.
Так Полонский очень верно и точно определил противостояние двух миров Фета – мира житейского и мира поэтического, – которое не только чувствовал поэт, но и декларировал как данность. “Идеальный мир мой разрушен давно…” – признавался Фет еще в 1850 году. И на месте этого разрушенного идеального мира он воздвиг иной мир – сугубо реальный, будничный, наполненный прозаическими делами и заботами, направленными к достижению отнюдь не высокой поэтической цели, И этот мир невыносимо тяготил душу поэта, ни на минуту не отпуская его разум.
В этой раздвоенности существования и формируется эстетика Фета, главный принцип которой он сформулировал для себя раз и навсегда и никогда от него не отступал: поэзия и жизнь – несовместимы, и им никогда не слиться. Фет был убежден: жить для жизни – значит умереть для искусства, воскреснуть для искусства – умереть для жизни. Вот почему, погружаясь в хозяйственные дела, Фет на долгие годы уходил из литературы.
Жизнь – это тяжкий труд, гнетущая тоска и страдания:
Страдать, весь век страдать, бесцельно, безвозмездно,
Стараться пустоту наполнить и взирать,
Как с каждой новою попыткой глубже бездна.
Оглядываясь на свой творческий и жизненный путь, Фет писал: “Жизненные тяготы и заставляли нас в течение пятидесяти лет по временам отворачиваться от них и пробивать будничный лед, чтобы хотя бы на мгновение вздохнуть чистым и свободным воздухом поэзии”, “…мы постоянно искали в поэзии единственного убежища от всяческих житейских скорбей, в том числе и гражданских”. Так демонстративно Фет отходит от главного для того времени требования демократической критики – служения литературы обществу, “злобе дня”, необходимости отражения в ней социальных пороков и противоречий.
Поэтическое состояние – это очищение от всего слишком человеческого, выход на простор из теснин жизни, пробуждение от сна, но прежде всего поэзия – преодоление страдания. О себе как о поэте Фет говорит:
Пленительные сны лелея наяву,
Своей Божественною властью
Я к наслаждению высокому зову
И к человеческому счастью.
Весь поэтический мир А. Фета располагается в поле красоты и колеблется между тремя вершинами – природой, любовью и творчеством. Они же определяют “предметные элементы” этого мира, кажущегося узким по сравнению с миром реальным, но необычайно емким и поразительно глубоким, образуя единый слитный художественный мир – фетовскую вселенную красоты, солнцем которой является разлитая во всем, скрытая для обычного глаза, но чутко воспринимаемая шестым чувством поэта гармоническая сущность мира – музыка.
На слова Фета сочиняли музыку Чайковский и Танеев, Римский-Корсаков и Гречанинов, Аренский и Спендиаров, Ребиков и Виардо-Гарсиа, Варламов и Конюс, Балакирев и Рахманинов, Золотарев и Гольденвейзер, Направник и Калинников и многие, многие другие. Число музыкальных опусов измеряется сотнями.
Фет – поэт единственный в своем роде, не имеющий равного себе ни в одной литературе.
При жизни Фета его поэзия не нашла должного отклика у современников. Только двадцатое столетие по-настоящему открыло Фета, его удивительную поэзию, которая дарит нам радость узнавания мира, познания его гармонии и совершенства. Для всех прикасающихся к лирике Фета через столетие после ее создания важна прежде всего ее одухотворенность, душевная пристальность, нерастраченностъ молодых сил жизни, трепет весны и прозрачная мудрость осени.
В стихотворении, написанном в сентябре 1892 года – за два месяца до смерти, – Фет признается:
Мысль свежа, душа вольна,
Каждый миг сказать хочу:
“Этоя”. Но я молчу.
Поэт молчит?
Нет. Говорит его поэзия.