На первый взгляд может показаться странным, что именно в четвертом раздел сборника 1856 г. Некрасов решил поместить такие стихотворения, как “Свадьба”, “Перед дождем”, “Петербургское утро”. Казалось бы, более логичным было включить их в первый раздел. Однако специфика последней части сборника заключается в том, что лирическое начало проявляется здесь более отчетливо, авторское сознание выявлено более определенно. В первом разделе об авторе, его оценках, его отношении к изображаемому можно было только догадываться. Здесь же автор уже не посторонний свидетель, а порой даже участник событий.
Сравните, например, “Тройку” и “Свадьбу”. Сходство несомненно, вплоть до печального, рокового предсказания: “Будет бить тебя муж-привередник…” -“Будешь ребенка больного качать, Буйного мужа домой поджидать…” Но в “Тройке” мы не видим автора, мы не можем определить его “точки” в пространстве. Откуда он следит за “чернобровой дикаркой”, которая бежит за промчавшейся тройкой? В “Свадьбе” ситуация иная: там автор сразу же заявляет о себе, его оценки сюжетно мотивированы: “В сумерки в церковь вхожу… Вижу я…”, поэтому психологически оправдана строка: “Бедная! Лучше вперед не гляди!”
И “Несжатая полоса” тоже, конечно, не случайно попала в четвертый раздел, потому что речь в стихотворении идет не только о больном крестьянине, который не в силах убрать урожай, но и о самом поэте. Это очень личные, очень лирические стихи, ибо поэт до некоторой степени отождествляет себя с пахарем. Здесь уже нет дистанции, тут все переплелось. Получается полифоническое звучание : слышен голос колосьев и ответ ветра; мы видим несчастного пахаря и вместе с тем явственно ощущаем названное “я” автора: “Знал, для чего и пахал он и сеял, Да не по силам работу затеял”. Через год, в 1855 г., Некрасов написал “Последние элегии”: “Не раз, упав лицом в сырую землю, С отчаяньем, голодный, я твердил: “По силам ли, о Боже, труд подъемлю?..” Не правда ли, похоже на пахаря? А ведь поэт теперь пишет о себе.
То же лирическое начало определяет тональность стихотворения “Внимая ужасам войны…” . Авторское присутствие в тексте всячески подчеркивается: “Мне жаль…”; “Одни я в мире подсмотрел Святые, искренние слезы…” и т. д. Написанное как отклик на Крымскую войну, стихотворение наполнено обобщающим смыслом. Оно получает вневременное значение, потому что материнское горе вечно, и слезы бедных матерей льются всегда, во все времена, когда льется кровь, когда погибают сыновья.
Снова, как и в стихотворении “В столицах шум…”, Некрасов от конкретного случая, факта, события переходит к обобщающему образу, который строится на контрасте двух миров: мир лицемерных дел, пошлости и прозы и высокий мир скорби, страданий, святых и искренних слез. Характерным для Некрасова является и поэтическое сравнение безутешного горя несчастных матерей с плакучей ивой, которой никогда не поднять “своих поникнувших ветвей”. Плакучая ива, поникнувшие ветви… Слова привычные, почти обыденные. Но как точно и тонко заметил А. В. Чичерин, искусство поэзии, особенно лирики, заключается не в том, чтобы придумывать необыкновенные слова, но в том, чтобы и самые обыденные слова воспринимались как через край переполненные и мыслью и чувством самого поэта.
В том же четвертом разделе сборника были помещены некоторые стихотворения Некрасова, относящиеся к так называемому “панаевскому циклу”.
Первые стихи, посвященные любви Некрасова к А. Я. Панаевой, появились еще в конце 40-х гг. Исследователи справедливо сравнивают их со знаменитым “денисьевским циклом” Тютчева. Независимо друг от друга два великих поэта создавали любовные стихи, поразительные по откровенности чувств. В них выражена подлинная драматичность переживаний, описаны сложные и мучительные отношения героя и героини. У Некрасова это “Если мучимый страстью мятежной…” , “Ты всегда хороша несравненно…” , “Поражена потерей невозвратной…” , “Да, наша жизнь текла мятежно…” и другие, вплоть до “Трех элегий”, написанных в 1874 г. и как бы завершающих цикл.
Новаторство Некрасова проявилось, прежде всего, в том, что его любовная лирика подчеркнуто диалогична, т. е. представляет собою не монолог, когда слышен лишь один голос, а диалог, когда воспроизводятся два голоса, сознания, характера, действуют два героя – он и она, и отношения между ними чаще всего конфликтны.
Лирический герой, появившийся в некрасовской поэзии, стал своеобразным открытием в русской литературе. Это типичный разночинец, человек с нелегким характером, неуверенный в своем праве на счастье. Не менее важно появление у Некрасова и образа лирической героини, женщины гордой, независимой, вольнолюбивой.
И он, и она отличаются повышенной ранимостью; их любовь – не только светлое, жизнеутверждающее чувство, но и испытание, включающее ревность, подозрения, ссоры. Создается представление о сложных взаимоотношениях людей, равных в любви и отстаивающих свою человеческую независимость.
Некрасов тщательно продумал состав своего сборника 1856 г., стремясь придать ему не только итоговый характер, но и композиционную стройность, завершенность. Нет случайности в том, что первый раздел начинается печальным стихотворением “В дороге”, а заканчивается оптимистическим “Школьником”. И во втором разделе существует несомненная перекличка между начальной “Псовой охотой” и заключительными “Отрывками из путевых записок графа Гаранского”. Наконец, в четвертом разделе мы также встречаемся со своеобразной композиционной “рамкой” . Начинается раздел стихотворением “Муза”: “Нет, Музы, ласково поющей и прекрасной, Не помню над собой я песни сладкогласной!” , и заканчивается тоже обращением к Музе : “То сердце не научится любить, Которое устало ненавидеть”.
Впервые в сборнике 1856 г. Некрасов предстал как поэт во многом определяющий дальнейшее развитие русской литературы. Издание сборника воспринималось как событие не только литературной, но и общественной жизни. Не удивителен тот небывалый успех, который сопровождал появление книги. У Тургенева были все основания для вывода : “…А Некрасова стихотворения, собранные в один фокус,-жгутся…”