О. Э. Мандельштам – поэт “серебряного века”, давший определение акмеизму как “тоски по мировой культуре”. Такое понимание акмеизма характеризует суть мировосприятия поэта, для которого главным героем поэтических произведений становится образ времени, а самого себя Осип Мандельштам считает “сыном века”, который должен сохранить основы мировой культуры: единство и гуманистическую направленность. Особое значение в поэтике О. Мандельштама имеют различные ассоциации. Например, факт своего рождения поэт воспринимает как знамение времени:
Я рожден в ночь со второго на третье Января в девяносто одном Ненадежном году – и столетья Окружают меня огнем.
Творческий путь О. Мандельштама начался с поэтического сборника “Камень” , включавшего стихи 1908-1915 гг. Название сборника знаменательно, так как камень – ключевое понятие в художественном мировосприятии поэта, олицетворяющий образ времени, хранитель истории:
Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать, Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!
Особенности художественного стиля О. Мандельштама – отсутствие ярких рифм, стремление к простоте:
Сусальным золотом горят В лесах рождественские елки; В кустах игрушечные волки Глазами страшными глядят.
Основная тема поэтических произведений поэта – размышление над проблемами бытия, поиск “торжественной гармонии классицизма”. Художник познает мир, также как и любой другой человек:
Я блуждал в игрушечной чаще И открыл лазоревый грот… Неужели я настоящий И действительно смерть придет?
Множество стихотворений О. Мандельштама изображают вещный, предметный мир, характерный для поэтики акмеизма. Большое место отведено в сборнике “Камень” христианским мотивам. Поэт размышляет о вечном городе – Риме, олицетворяющем традиции античной и христианской культуры. Одна из центральных тем поэзии О. Мандельштама – петербургская. Образ Петербурга, данный уже в “Камне”, раскрывается разными гранями на протяжении всего творческого пути поэта. Петербург – город, в котором сталкиваются разные времена, эпохи, культурные направления:
Только там, где твердь светла, Черно-желтый лоскут злится, Словно в воздухе струится Желчь двуглавого орла.
Из стихов 1916-1920 г. составлен следующий поэтический сборник О. Мандельштама “Tristia” , в котором желто-черные краски олицетворяют катастрофические изменения эпохи. Поэт расстается со старым миром, прежними образами, усиливается ощущение трагизма современного существования:
В Петрополе прозрачном мы умрем, Где царствует над нами Прозерпина. Мы в каждом вздохе смертный воздух пьем, И каждый час нам смертная година.
Петербург становится городом смерти, в котором действуют разрушительные силы истории. Последний поэтический сборник Ман – делыштама вышел в 1928 г. под названием “Стихотворения”. Отдельный раздел в нем составили “Стихи 1921-1925 гг.”. Пытаясь восстановить утраченную связь времен, ощущая всю катастрофичность эпохи, О. Мандельштам пишет о своем отношении к новому миру. Мотив кризиса века связан для поэта с личной бедой:
Холодок щекочет темя, И нельзя признаться вдруг, – И меня срезает время, Как скосило твой каблук…
Поэт чувствует собственную ненужность, оторванность от современной действительности, приближение конца. В стихотворении “Век” он использует страшную метафору, характеризующую наступившую эпоху: “Век мой, зверь мой…”. С 1925 г. наступает перерыв в поэтическом творчестве Мандельштама. Он работает над сборником литературно-критических статей “О поэзии” и произведением под названием “Четвертая проза”, которое существовало в списках до 1971 г., когда было опубликовано в США. Эта проза содержит элементы исповеди, памфлета и открытого письма, но в целом она определяет, по словам П. Нерлера, “диагноз нравственной деградации эпохи”.
Последним стал цикл “Воронежские стихи”, написанный во время ссылки поэта в Воронеж. В нем поэт выразил чувства пленника, находящегося “в размолвке с миром, с волей”. В мае 1938 г. Мандельштам вновь был арестован. Жизнь поэта трагически оборвалась в пересыльном лагере 27 декабря 1938 г. Но он успел сказать свое последнее слово о наступающей страшной эпохе:
Мы живем под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на пол разговорца, Там припомнят кремлевского горца.