Принципы изображения действительности в романе “Преступление и наказание”

“Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой”, – эти слова Достоевского при упоминании его имени вспоминаются очень часто, но всегда придают им весьма противоречивый смысл. Отрицает ли этим писатель свои заслуги в области создания психологического романа? Или хочет сделать акцент, прежде всего, на своей принадлежности к писателям реалистического направления? многие считают, что здесь Достоевский указал на то, что он изображает новый тип сознания, и, скорее всего, эта трактовка наиболее точна. Действительно, Достоевский считается создателем образа “униженных и оскорбленных” в литературе. Конечно, он не первый, кто ввел в свои произведения таких героев. Начало было положено другими писателями “натуральной школы” , а также теми, кого просто интересовал этот новый тип; предшественником “униженных и оскорбленных” был образ “маленького человека”. Маленькие люди обладали весьма скудным духовным миром, у Достоевского же эти образы претерпели “доработку”, он усложнил их, показав, что у каждого такого “маленького” человека есть свой характер, он обладает собственным, индивидуальным сознанием и мировоззрением. Кульминацией процесса создания личности с богатым внутренним миром из среды “униженных и оскорбленных” можно считать героев романа “Преступление и наказание”.

Однако одно осталось неизменным: Достоевский, как и Пушкин и Гоголь, большое внимание уделяет образу Петербурга и его роли в жизни героев. Город также становится похожим на живое существо. Читатель воспринимает его всеми органами чувств: зрением, слухом, обонянием, осязанием. Обилие желтого цвета всех оттенков, от бледного до ядовито-яркого, повсюду: на улице, в домах, даже на лицах, а также красного и серого. Постоянный шум: крики из распивочных, брань, плач детей… Вонь из питейных заведений и помойных ям… Духота… Достоевский специально концентрировал внимание на этой, грязной, стороне Петербурга и лишь иногда прерывал создавшееся тяжелое впечатление картинами более эстетичными, что, вероятно, делалось только для создания резкого контраста. Эти условия угнетают человека, ему становится душно не только физически. “Здесь и на улицах-то, как в комнатах без форточек”, – замечает мать Раскольникова. И действительно, комнаты, описание которых присутствует в романе, весьма примечательны. Место жительства Раскольникова напоминает, скорее, “шкаф” или “гроб”, но никак не жилище человека: он может преспокойно, не вставая с кровати, открыть дверь. Здесь звучит намек Достоевского на то, что “давящие” стены такой комнаты очень влияют на психику человека. У Сони Мармеладовой же наоборот: неправильная форма комнаты говорит об изуродованности ее собственной жизни. Проходной “угол”, который снимает ее отец с семьей, – свидетельство предельной нищеты.

Неудивительно, что в такой удушающей атмосфере Раскольникову снятся безумные сны. К примеру, первый сон Раскольникова, перенесший его в детство. Он важен не только идеей, заключенной в нем, но воссозданной реальной и вполне обычной ситуацией; опять та же вонь из распивочной, ругань, беспричинная и слепая ярость и постоянный мотив смерти. Для Раскольникова сон перемежается с бредом и это состояние не оставляет его ни на минуту. Потому-то и понятие времени становится в романе неоднозначным: “иной раз казалось ему, что он уже с месяц лежит, в другой раз – что все тот же день идет”. События одного дня порой растягиваются на несколько глав; трудно поверить, что сюжет романа укладывается в рамки 2-х недель. Такие скачки времени подчеркивают ненормальность действительности и ее восприятия, ирреальность происходящего.

По мнению Достоевского все это – причина изуродованности человеческих жизней. “Униженные и оскорбленные” потому и являются такими, что рождены в подходящих условиях либо были втянуты в это мерзкое болото Петербурга, чему очень способствовали обстоятельства. Люди раздражены, им присуща обостренная впечатлительность, повышенная нервная возбудимость, мнительность – и при всем этом он и непомерно горды; гордость – единственное, что остается у них при такой жизни. Реализм Достоевского ярко проявился и в характерах – они все разные. Кто-то слишком самокритичен, кто-то эгоист, живущий по принципу вседозволенности, кто-то абсолютно не способен “переступить черту” , кто-то живет только ради других. Как подчеркивал исследователь М. Бахтин в своей книге “Проблемы поэтики Достоевского”, роман полифоничен: в нем есть место различным точкам зрения, миропониманиям.

Кроме того, роман “Преступление и наказание” – необычайно психологический и идеологический, что также свидетельствует о довольно точном изображении реальности. Достоевский показывал “все глубины души человеческой”, но не надуманные романтические страдания, а действительные мысли и переживания человека в тот или иной момент. Так, к примеру, значительную часть произведения занимают монологи – такие, которые свойственны каждому человеку.

Создав образ Петербурга, писатель тем самым показа ту базу, с помощью которой определяется личность, мировоззрение человека в нем. Здесь родилась и теория Раскольникова. Известно, что Достоевский отнюдь не выдумал ее, а почти полностью заимствовал из жизни. Подобные идеи действительно витали в воздухе в те годы. Они приобретали различные формы, но сам принцип – “вседозволенность” – был единым. Именно он, этот принцип, объединяет в романе Раскольникова, Лужина, Свидригайлова и, пожалуй, Лебезятникова, они лишь объясняют его по-разному, каждый для себя.

Таким образом, Достоевский создал подвижную картину совокупности и неразрывности человека и места его обитания, идеологии и обстоятельств окружающей жизни. Писатель в эпилоге подчеркивает, что именно Петербург – причина несчастий, трагедий, преступлений, описанных в “Преступлении и наказании”. Именно в Сибири, вдалеке от Петербурга, началось “духовное возрождение” Раскольникова; Достоевский нарочно рисует здесь такой пейзаж, что возникает резкий контраст с петербургским. Действительность такова, по мнению Достоевского, что неизбежно порождает нечто, угрожающее опасностью человеку, и спасение есть лишь одно: смирение, всепрощение – следование христианским идеалам.