РЕЦЕНЗИЯ НА РАССКАЗ В. М. ШУКШИНА “СРЕЗАЛ” (2 вариант)

Интерес к личности и судьбе В. Шукшина, широкое признание его книг и фильмов обусловлены тесной, кровной связью личной судьбы писателя и судеб его героев.

В его искусстве так причудливо переплелась жизнь самого ху­дожника и созданий его фантазии, что и не разобрать, кто там взывает к человечности – писатель Шукшин или персонаж рас­сказа.

Своеобразие творчества Шукшина, поразительное единство его художественного мира основаны прежде всего на неповторимой личности самого художника, выросшего на народной почве и су­мевшего выразить целое направление духовной жизни народа.

Со времен Ломоносова русская деревня рождала много смекали­стых, умных и деятельных, очень серьезно относящихся к жизни и искусству людей. Они прославили Землю Русскую, овладели высо­тами мировой науки и культуры, но навсегда оставались верными своей “малой родине”. Известна целая плеяда писателей: В. Аста­фьев, В, Белов, В. Распутин, в судьбе которых соединилась духов­ная память народа и общечеловеческая культура.

Василий Шукшин начинал с рассказов о земляках, бесхитрост­ных и безыскусных. Но уже в самом начале обнаружил новые воз-

Можности в изображении человека, сумел в частном увидеть общее. Сборник “Сельские жители” – начало. Не только творческого пу­ти, но и большой темы – любви к родине, деревне.

Для Василия Шукшина деревня – это социальное, националь­ное и нравственное понятие, где сходится весь сложнейший комп­лекс человеческих отношений. И как это обычно бывает, желание сказать свое слово о людях, которые близки, выливается в раз­мышления о своей народной жизни.

И в то время, когда некоторые критики упорно причисляли Шукшина к “деревенщикам”, писатель задумывался не только о деревне и о городе – о России, о русском национальном характере.

Поговорить подробнее мне бы хотелось об одном небольшом рас­сказе “Срезал”. Вообще Шукшин писал так, что вокруг каждого внешне непритязательного рассказа возникало “поле” критических и читательских раздумий и выводов. Давно известно утверждение, что талант невозможно свести ни к одной формуле, ни к системе формул. И может быть, не случайно, что с эволюцией творчества Шукшина критические разночтения только увеличиваются. Но вот что странно: при всевозможных противоречиях в оценке разных ге­роев Шукшина критики прямо-таки единогласны в понимании Гле­ба Капустина. Или так уж прост, ясен этот Глеб Капустин? На пер­вый взгляд – да.

Глеб Капустин – белобрысый мужик сорока лет, “начитанный и ехидный”. Мужики специально водят его к разным приезжим знаменитостям, чтобы он их “срезал”. Зачем это мужикам? Да вот получают же они какое-то удовольствие от того, что их деревен­ский, свой, может срезать любого приезжего, ученого!.. “Срезал” он и очередного “знатного” гостя, некоего кандидата наук Журав­лева. Между ними состоялся разговор. И важно в нем то, что Глеб Капустин понимает Журавлева, а вот Глеб для кандидата – абсо­лютная загадка. Капустин понимает, что кандидату никак нельзя ударить лицом в грязь перед земляками. И тот будет упорствовать или многозначительно посмеиваться, когда речь пойдет о вопро­сах, которые он вроде и не обязан знать. Кандидату достается крепко…

Борьба шла на равных: кандидат посчитал Глеба дураком, Ка­пустин же точно сумел схватить главное в Журавлеве – самонаде­янность – и “срезал” его перед мужиками.

Капустин сам объяснил свою особенность; “Не задирайся выше ватерлинии… А то слишком много берут на себя…” И еще: “Мож­но сотни раз писать во всех статьях “народ”, но знаний от этого не прибавится. Так что когда уж выезжаете в этот самый народ, то бу­дьте немного собранней. Подготовленнеи, что ли. А то легко можно в дурачках очутиться”.

Глеб не прост, как вообще неоднозначны герои Шукшина, но он жесток, а “жестокость никто, никогда, нигде не любил еще”, заме­чает автор, хотя некоторые суждения Глеба небезосновательны.

В этом небольшом анализе я вовсе не Глеба хотела оправдать, а показать, что кандидат Журавлев оказывается все-таки не на высо­те. И мне показалось это очевидным, заложенным в тексте. Стал

Бы истинный интеллигент откровенно и снисходительно посмеива­ться над Глебом, а потом довольно грубо “тыкать” ему?

Шукшин знал цену подлинной интеллигентности и высказался на этот счет весомо и точно: “Начнем с того, что явление это – ин­теллигентный человек – редкое. Это – неспокойная совесть, ум, полное отсутствие голоса, когда требуется – для созвучия – “под­петь” могучему басу сильного мира сего, горький разлад с самим собой из-за проклятого вопроса: “Что есть правда?”, гордость… И – сострадание судьбе народа. Неизбежное, мучительное. Если все это в одном человеке – он интеллигент. Но и это не все. Интел­лигент знает, что интеллигентность – не Самоцель”.

Уже в самом начале творческого пути, в статье “Как я понимаю рассказ”, Шукшин определенно заявил, что “без Искренней, тре­вожной думы о человеке, о добре, о зле, о красоте” нет и писателя.

Лев Толстой говорил: “Главная цель искусства, если есть искус­ство и есть у него цель, та, чтобы проявить, высказать правду о ду­ше Человека…”

Движущими силами в произведениях Шукшина Являются не внешние события, сюжет у него только повод, чтобы начать разго­вор. Потом повод “исчезает”, и “начинает говорить душа, муд­рость”, ум, чувство… Все чаще герои Шукшина задумываются над основами бытия, все чаще обращаются к так называемым “вечным Вопросам”.

Тревожные раздумья о смысле жизни окрашивались у Шук­шина в разные тона, “неразрешимые” вопросы задавались с раз­ной степенью напряженности: в них можно обнаружить трагиче­скую безысходность и светлую печаль, крик души “на пределе” и скорбные думы о конечности бытия, печальные мысли о сиюми­нутности человеческой жизни, в которой так мало места было доброте.

И остаются с нами слова В. Шукшина: “Нам бы немножко до­брее быть… Мы один раз, уж так случилось, живем на земле”.

С этим жил, в это верил, это проповедовал Василий Шукшин. С этим и будем жить!