Рудин
Первый роман Тургенева, напечатанный в “Современнике” в начале 1856 г., вызвал большой интерес русской общественности; Писатель посвятил его изображению и оценке характера передовой дворянской интеллигенции 1840-1850-х годов, переживающей нравственный кризис, причину которого Тургенев видел в отсутствии четкого представления этой части русской передовой молодежи о том, как использовать полученные знания, о конкретных формах пробуждения национального самосознания. Главный герой романа – Дмитрий Рудин – сложная, противоречивая натура, характер которой раскрывается прежде всего в слове.
С первых страниц романа Тургенев представляет своего героя как человека, обладающего выдающимися способностями оратора. Появление Рудина в кружке Дарьи Михайловны и его спор с Пигасовым о статье барона вызывают активную реакцию слушателей (“А он человек неглупый”, – подумал каждый”), что, в свою очередь, ставит персонажей в новые отношения друг к другу. Дарья Михайловна, замечает автор, гордилась своей находкой и уже “заранее думала о том, как она выведет Рудина в свет”, Александра Павловна “была удивлена и обрадована”, Пандалевский завидовал, Пигасов думал: “Дам пятьсот рублей – еще лучше соловья достану”, но больше всех “были поражены Басистов и Наталья: Басистов “слушал, слушал, как отроду не слушал никого, а у Натальи лицо покрылось краской и взор ее, неподвижно устремленный на Рудина, и потемнел, и заблистал…”. Сильные чувства, испытанные Басистовым и Натальей, не получают словесного выражения. Автор обходит молчанием внутреннее состояние героев, но сообщает о бессонной ночи каждого: “Басистов целую ночь не спал писал письмо к одному своему товарищу в Москву”, Наталья ни на минуту не уснула и не закрывала даже глаз”.
В конце третьей главы Тургенев завязывает любовную интригу, положенную в основу сюжета романа. В отношениях с Натальей Ласунской проходят проверку жизненные принципы Рудина, о которых он много и красноречиво говорит и в кружке ее матери, и с нею самой. Если темы, обсуждаемые в кружке, обозначены в диалогах персонажей, то содержание разговоров Рудина и Натальи в течение двух месяцев (именно столько времени проходит со дня приезда героя до объяснения в беседке) Тургенев также обходит молчанием. Они становятся известными читателю только в сцене свидания героев у Авдюхина пруда. Ситуация “rendez-vous” ставит героя перед проблемой выбора и раскрывает полную несостоятельность тех нравственных норм, словесное выражение которых так привлекло и увлекло Наталью. Он отказывается решить судьбу девушки, ответить за ее честь, пугается и призывает ее покориться судьбе. Разоблачение Рудина заключено и в суждениях Натальи, которая напоминает ему его собственные слова о свободе, о самопожертвовании и выносит суровый приговор: “Я помню все ваши слова, Дмитрий Николаевич”, но “от слова до дела еще далеко, и вы теперь струсили…”.
Важную роль в создании образа Рудина играет слово Лежнева: ему Тургенев доверяет характеристику героя в начале и в конце романа. Отрицательная оценка Лежневым Рудина дается автором в шестой главе сразу же после полупризнания его в любви Наталье. Рудин красиво сравнивает себя со старым дубом, у которого “старые листья только тогда отпадают, когда молодые начинают пробиваться”. Одновременно с объяснением Рудина происходит разговор в доме Волынцевых. Тургенов поручает Лежневу объявить причину его сдержанности по отношению к Рудину и тем самым “прогнозирует” развитие событий. Лежнев обвиняет Родина в том, что он не отвечает за свои слова, которые “так и останутся словами и не станут поступком”. Право на это суждение дает ему давнее знакомство с Рудиным. Лежнев выступает в роли Кассандры, рассказывая о том, как разъяснение Рудиным отношений Лежнева с любимой женщиной привело к их разрыву. “Он пустился, – признается Лежнев, – обоим нам объяснять нас сам их Ох, язык его – враг его…”. Рудин действительно виноват в том, что пытался облечь в слова “невыразимое”, тайное, ведомое только двоим. Рассудочность и рационализм Рудина подвергаются суду не только Лежнева, но и Пигасова, на справедливое суждение которого ссылается Тургенев: Рудина, “как китайского болванчика, постоянно перевешивала голова”.
В конце романа слово Лежнева о Рудине и его оценка претерпевают значительные изменения. Лежнев горячо защищает Рудина, уверяя всех, что слова Родина пробуждали молодежь, звали к исполнению прекрасных замыслов. Его поддерживает Басистов, соглашаясь с тем, что этот человек “с места тебя сдвигал, он не давал тебе останавливаться, он до основания переворачивал, зажигал тебя!” Последняя встреча Лежнева и Рудина представлена Тургеневым как сцена примирения: нс случайно она посвящена воспоминаниям о юности и печальному рассказу Рудина о невозможности примирить романтические идеалы московского кружка с реальной действительностью. В словах Лежнева заключена мысль самого Тургенева о том, что трагедия Рудина – трагедия поколения 40-х годов, так и не сумевшего обрести “почву” под ногами. Впрочем, перемена настроений и мыслей Лежнева вызвана и обстоятельствами его собственного развития. Активная хозяйственная и общественная деятельность героя также не принесла ему особого удовлетворения: в конце романа Лежнев – растолстевший усадебный обыватель, с горечью признает, что “новые поколения идут мимо…” них, к другим целям.
В “Рудине”, первом романе “николаевской” трилогии, изображается период конца 1830-х (может быть, самого начала 1840‑х) годов – время интенсивного увлечения русской интеллигенции классической немецкой, главным образом гегелевской, философией, в которой молодые искатели истины видели ключ к разрешению всех мировых проблем и, в частности, проблем русской жизни. Главный герой романа – небогатый дворянин Дмитрий Рудин, получивший духовное крещение в философском кружке Покорского, где он приобрел любовь к абстрактному мышлению и где расцвел его дар красноречиво и вдохновенно излагать на публике отвлеченные философские истины. Прототипом кружка Покорского был сложившийся при Московском университете кружок Н. В. Станкевича, в который входили или которому были близки такие знаменитые впоследствии в русской культуре фигуры, как В. Г. Белинский, Т. Н. Грановский, В. П. Боткин, М. А. Бакунин, М. Н. Катков. Сам Рудин по темпераменту и мыслительному складу более всего напоминает Бакунина, во второй половине 1830-х годов бывшего фанатичным гегельянцем. Поначалу Рудин, как он обрисован в романе, кажется типичным Гамлетом, и именно за такие гамлетовские черты, как самолюбование, постоянная приверженность отвлеченной мысли и неумение справляться и ладить с “пошлой” реальностью обычного бытового существования, его упрекает его бывший приятель и соратник по кружку Лежнев. Как Гамлет, ведет себя Рудин и в ситуации “русского человека на rendez-vouz”, когда в него влюбляется завороженная его пламенными речами и исключительностью его облика молодая девушка Наталья Ласунская: в ответ на ее смелое предложение соединить с ним – вопреки воле матери – свою судьбу, Рудин, не чувствуя в себе ни капли любовного горения, объявляет себя не готовым к такому шагу. В этом эпизоде символически запечатлен крах предпринятой русским образованным дворянством попытки применить к проблемам русской жизни, давно ждущим своего разрешения, тончайший и якобы универсальный инструментарий немецкого абстрактного философствования. Как говорит Лежнев: “Несчастье Рудина в том, что он России не знает, а это точно большое несчастье”. Тем не менее в финале тот же Лежнев, встречаясь через несколько лет с Рудиным, постаревшим, уставшим от вечных скитаний по России, где он так и не смог найти себе места (черта, определенно сближающая его с “лишними людьми” Онегиным и Печориным), говорит о наличии в рудинском типе целого ряда дон-кихотских добродетелей, резко поднимая его в глазах читателя и заставляя существенно пересмотреть уже сложившуюся оценку. К таким добродетелям, по словам Лежнева, относятся: вера философа Рудина в существование некоего Высшего Идеала, которому следует всемерно и самоотверженно служить (такова, кстати, тема первого рудинского монолога в романе), и его внутренняя чистота, не позволившая ему, несмотря на тяготы жизни, опуститься, удовольствовавшись, как многие, уделом жалкого обывателя. Дон-кихотской по природе является и способность Рудина воодушевлять своей “любовью к истине” сердца молодого поколения, которое, помимо Натальи, в романе представляют жена Лежнева Александра Липина, с самого начала симпатизировавшая Рудину, и домашний учитель в доме Ласунских разночинец Басистов, которого сам Рудин однажды называет своим Санчо Пансой.
Объединяя в Рудине черты Гамлета и Дон Кихота, Тургенев стремится создать совокупный портрет своего поколения и, верный пушкинской “эстетике примирения”, требующей объективного освещения противоречивой реальности, указывает как на сильные, так и на слабые его стороны, как на его исторические ошибки, так и на исторические заслуги. Двоякому освещению подвергается Рудин и во втором, добавленном позднее эпилоге, изображающем смерть Рудина на баррикадах во Франции во время революционных событий 1848 г. Появление Рудина на баррикаде, уже оставленной ее защитниками, с саблей в одной и красным знаменем в другой руке, едва ли не намеренно подставляющего грудь под пулю, можно, при желании, толковать и как поступок Дон Кихота, наконец‑то нашедшего себя в реальном действии и самоотверженно отдающего жизнь за Великие Идеалы Свободы и Прогресса, и как поступок самовлюбленного Гамлета, в последний раз стремящегося покрасоваться в собственных глазах и бессмысленно умирающего за то, во что у него нет и не может быть веры (“Я кончу тем, что пожертвую собой за какой-нибудь вздор, в который даже верить не буду” – слова Рудина в основной части романа). В то же время смерть героя становится здесь обобщенной метафорой “смерти” целого поколения русских западников 1830‑1840‑х годов, с воодушевлением встретивших революцию 1848 года и уже в том же году утративших многие из своих надежд. Можно сказать, что смерть Рудина – это торжественный и печальный реквием Тургенева своему поколению. Вскользь намечена в эпилоге и еще одна тема, которая более активно будет развернута в последующих романах; это шопенгауэровская тема изначальной обреченности всякого исторического деяния, задумываемого и осуществляемого человеком. Когда о сраженном пулей Рудине говорится, что он упал, “точно в ноги кому-то поклонился”, то имеется в виду, что он хотел той смерти, которая с ним случилась, и, возможно, хотел ее не столько как человек, предавший свои идеалы, сколько как человек, просто‑напросто уставший от вечной борьбы жизни и осознавший всю тщетность попыток собственным ничтожным усилием разрушить незыблемые законы Мировой Воли.