В главе “София” путешественник размышляет об особенностях русского национального характера: “Бурлак, идущий в кабак повеся голову и возвращающийся обагренный кровию от оплеух, многое может решить, доселе гадательное в истории Российской”.
“Любани”: автор описывает свою встречу с крестьянином, который в праздник пашет ниву. Шесть дней в неделю он работает на барщине. На вопрос автора, когда же он успевает доставать хлеб, чтобы прокормить большую семью, он отвечает: “Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает, а как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро”. Путешественник потрясен признаниями крестьянина. Свои размышления он оканчивает словами: “Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение”.
На станции Чудово герой встречается с другом, который рассказывает ему историю, с ним приключившуюся. Отправившись на небольшом судне в путешествие по морю, он со спутниками попал в шторм. Судно застряло в полутора километрах от берега между двумя камнями и не двигалось с места. Двенадцать человек едва успевали откачивать воду. Один храбрый человек, рискуя жизнью, сумел добраться до берега, добежал до ближайшего селения и пришел к начальнику, прося помощи. Начальник спал, а сержант не посмел его разбудить и вытолкал человека за дверь. Тот обратился к простым рыбакам, которые спасли оставшихся. Вернувшись в поселок, рассказчик отправился к начальнику. Он думал, что тот накажет своего сержанта, узнав, что его не разбудили, когда двенадцать человек были в опасности. Но начальник только ответил: “Не моя то должность”. Тогда рассказчик обратился к высшему начальству, и “некто” ему ответил: “Но в должности ему не предписано вас спасать”. “Теперь я прощусь с городом навеки, – восклицает рассказчик. – Не въеду николи в сие жилище тигров. Единое их веселие – грызть друг друга; отрада их – томить слабого до издыхания и раболепствовать власти”.
В Спасской Полести герой попадает под дождь и вынужден ночевать и избе. Там он слышит шепот: разговаривают муж и жена, которые тоже заночевали по дороге в Новгород. Муж рассказывает жене историю, достойную пера Салтыкова-Щедрина. Мы видим Радищева с новой стороны: перед нами острый сатирик, повествующий, как наместник тратит казенные деньги на собственные прихоти, а курьеры и офицеры получают деньги и чины за то, что исполняют эти прихоти.
Размышляя о былом величии Новгорода, автор с горькой иронией пишет о праве народов: “Когда возникают между ими вражды, когда ненависть или корысть устремляет их друг на друга, судия их есть меч. Кто пал мертв или обезоружен, тот и виновен; повинуется непрекословно сему решению, и апелляции на оное нет. – Вот почему Новгород принадлежал царю Ивану Васильевичу. Вот для чего он его разорил и дымящиеся его остатки себе присвоил”.
Предвосхищая мысль Толстого, Радищев говорит, что во время войны “великие насилия правом войны прикрываются” ; размышляет о корыстолюбии начальства, о бесправии крестьян, затрагивает экономические проблемы, вопросы воспитания и взаимоотношений между мужем и женой – как в крестьянской, так и в дворянской семье.
В главе “Едрово” путешественник встречает девушку Анюту, разговаривает с ней. Он восхищается не только ее красотой, но благородством в образе ее мыслей. Анюта собирается жениться, и герой от чистого сердца предлагает ее матери сто рублей в приданое для дочери. Мать отказывается, хотя для крестьянской семьи это огромные деньги. Целомудрие и невинность Анюты восхищают героя, и он долго думает о ней.
В этой же главе он рассказывает эпизод Пугачевского восстания. Имя Пугачева было запрещено даже упоминать, но Радищев смело рассказывает о произволе помещика и расправе над ним крестьян, которых потом осудили, и подводит итоги своим размышлениям: “Но крестьянин в законе мертв…”
Главы “Хотилов” и “Выдропуск” носят подзаголовок “Проект в будущем”. Это важнейший документ общественной мысли – первая российская утопия. Каким может стать государство, когда, “наслаждался внутренею тишиною, внешних врагов не имея”, доведено будет общество “до высшего блаженства гражданского сожития”? Единственным стражем общества будет закон: “под державным его покровом свободно и сердце наше”, – в это хочет верить Радищев.
Что нужно для этого? Автор отвечает нам в главе “Торжок”. Начало гражданскому обществу – свобода, и первый элемент свободы -“свободное книгопечатание”, когда цензура не стоит у печатного станка “нянькою рассудка, остроумия, воображения, всего великого и изящного”. Но “вольность мыслей правительствам страшна”.
Проезжий, с которым знакомится путешественник, дает почитать тетрадку с сочинением, название которого -“Краткое повествование о происхождении ценсуры”. В тетрадке – история борьбы власти и общественной мысли со времен Сократа до последних европейских событий.
Все громче звучит голос Радищева-гражданина.
В главе “Медное” – трагическая сцена продажи семьи крепостных крестьян на торгах. Кто имеет власть установить свободу для крестьян в России? “Но свобода сельских жителей обидит, как то говорят, право собственности. А все те, кто бы мог свободе поборствовать, все великие отчинники, и свободы не от их советов ожидать должно, но от самой тяжести порабощения”.
В Твери путешественник встречается со стихотворцем, который размышляет о значении поэзии в обществе и читает ему оду “Вольность”. Как понимать вольность? “Вольностию должно называть то, что все одинаково повинуются законам”. Ода написана самим Радищевым и оказала огромное влияние на Пушкина. Пушкин признавался в этом в черновой редакции “Памятника”: “Вослед Радищеву восславил я свободу…”.
Сейчас нас поражают фразы, звучащие как пророчества: “Желал я, чтобы земледелец не был пленник на своей ниве…”; “Следующие 8 строф содержат прорицания о будущем жребии отечества, которое разделится на части, и тем скорее, чем будет пространее. Но время еще не пришло. Когда же оно наступит, тогда
Встрещат заклепы тяжкой ночи.
Упругая власть при последнем издыхании приставит стражу к слову и соберет все свои силы, дабы последним махом раздавить возникающую вольность… Но человечество взревет в оковах и, направляемое надеждою свободы и неистребимым природным правом, двинется…”