“Не мир я пришел принести на эту землю, но меч”.
Евангелие от Матфея
Сладкогласый певец Прекрасной Дамы и мастер чеканных “Ямбов” заканчивает поэму, нисколько не похожую на все, что написано прежде, и заносит в дневник: “Сегодня я – гений”.
Александр Блок перестал быть поэтом Незнакомки, дымков севера и даже Куликова поля. В этой поэме он возвысился до всечеловеческого.
А потом сам не понял главного – откуда взялся впереди двенадцати “в белом венчике из роз” “женственный призрак”. В поэме же “просто” состоялось Второе Пришествие. Снова Назаретянин пришел к тем, с кем зазорно водиться приличным людям:
“В зубах – цигарка, примят картуз. На спину б надо бубновый туз!”
А бубновый туз – нашивка на спине каторжника. И приличной даме как-то неуместно рядом с новой Магдалиной – Катькой:
“Гетры серые носила, Шоколад Миньон жрала, С юнкерьем гулять ходила – С солдатьем теперь пошла?”
И снова, как 1884 года тому назад, злы фарисеи: “дама в каракуле”, “писатель – вития”, “товарищ поп”… И снова из мрака возникает предатель – апостол – на этот раз не с уважаемым иудейским, а с уважаемым русским именем.
“Был Ванька наш, а стал солдат!”
И снова, как девятнадцать столетий назад, будут разделены брат с братом и отец с сыном, начнется борьба двух миров.
Явственно виден мир старый: вот он, в предателях и фарисеях. Вот он в дамах полусвета:
“…Обсудили – Постановили: На время – десять, на ночь – двадцать пять… …И меньше ни с кого не брать…”
В этом мире предают и продают дружбу и любовь. В этом мире храмы превратили в вертепы разбойников и торжища. Он силен и всепроникающ, этот мир, и в двенадцати новых апостолах он тоже есть. Еще станет Петруха убийцей потерянной Катьки. Еще новый Иуда спасется от праведной пули, может быть, потому, что пули праведными не бывают, может быть, потому, что Иуда неистребим. Это нам хочется, чтобы он повесился, как о том гласит Народное предание. А скорее всего за тридцать сребреников он купил “поле крови” и прожил долгую жизнь, и рассеялось “семя Иуды” по земле.
Совсем неясен будущий мир. В чем он? В чеканных маршевых ритмах, входящих в поэму, чтобы постепенно заглушать и заменить собой в 12-ой главке расхристанные, разухабистые ритмы старого мира? В тоске, когда “у бедного убийцы не видать совсем лица”? В трезвом осознании, что
“Потяжеле будет время Нам, товарищ дорогой!”
Неясна картина будущего и самому поэту, как неясна она всем на земле.
“И вьюга пылит им в очи Дни и ночи Напролет…”
Но грянул уже над миром тяжкий звук, и вот разразилось…
“Черный вечер. Белый снег. Ветер, ветер! На ногах не стоит человек. Ветер, ветер – На всем Божьем свете!”
Сразились белое и черное, свет и тьма, смешались в дикой круговерти, и только красный флаг, как пламя, “разыгрался впереди”. С этим “кровавым флагом” “впереди – Исус Христос” – Бог униженных и оскорбленных, голодных и страждущих, знающий, что “скорее верблюд пройдет в игольное ушко, чем богач в Царство Божие”.
В этой вьюге он, невидимый, идет по неведомой дороге. Куда? В Царство Божие? На новую Голгофу? Ведь борьба двух миров в душах двенадцати и вокруг них только началась и старый мир “ковыляет позади”. Еще могут они закричать, как уже было когда-то: “Распни его! Кровь его на нас и на наших детях!” И жертва не принесла ничего…
И все-таки – меч!!!
Как когда-то апостол Петр, вооружены его последователи.
“Вдаль идут державным шагом…”
Не отстать бы. Не потеряться. Не сбиться с пути.
…В этот день Блок действительно был гений.