При всем своем ошеломительном успехе пьеса “Горе от ума” настолько не вписывалась в привычные представления о комедии, что даже опытные сочинители недопоняли оригинальности ее замысла, приняв художественные открытия Грибоедова за недостатки мастерства. Талантливый литератор и близкий друг драматурга П. А. Катенин заметил, что в “Горе от ума” драматург проявил “дарования более, нежели искусства”. Грибоедов на это твердо ответил: “Искусство только в том и состоит, чтоб подделываться под дарование, а в ком более вытверженного, приобретенного потом и сидением искусства угождать теоретикам… тот, если художник, разбей свою палитру и кисть, резец или перо брось за окошко… Я как живу, так и пишу, свободно и свободно”. Эта свобода творческой мысли и стала главным источником новаций драматурга.
В сюжете грибоедовской комедии отчетливо просматриваются черты классицистической пьесы эпохи Просвещения: критика нравов с позиций разума или, говоря по-грибоедовски, “ума” ; борьба новых прогрессивных идей со старыми косными представлениями; “говорящие” фамилии и имена ; единство времени и места. Но вместе с тем в пьесе наблюдается смелое и чрезвычайно продуктивное разрушение целого ряда классицистических принципов. Скажем, русский автор пренебрегает требованием единства действия. Сюжет его пьесы расщепляется на две линии: любовную, основанную на конфликте внутри треугольника Чацкий – Софья – Молчалин, и социальную, базирующуюся на противостоянии главного героя обществу. До Грибоедова такого в русской драматургии не делал никто. Кстати сказать, Пушкин не воспринял этой находки, сочтя более уместным, если бы действие в комедии разворачивалось вокруг любовного треугольника. И был не прав: в результате указанного раздвоения Грибоедову удалось выстроить сложный конфликт, охватывающий и столкновение героя с обществом, и борьбу за личное счастье, и катаклизмы его внутренней жизни.
Аналогичным образом Грибоедов пожертвовал классицистической традицией изображения персонажа на основе акцентирования какой-либо одной черты его характера ради создания многомерных, наделенных разнообразными душевными качествами и в силу этого жизненно реалистичных героев. Более того, ярко индивидуальные лица московского общества в пьесе как по волшебству превращаются в обобщенные социально-психологические типы. Неслучайно во времена Грибоедова читатели “узнавали” в героях “Горя от ума” то одних, то других своих знакомых, а со временем фамилии многих персонажей стали нарицательными.
Мало похожа была грибоедовская пьеса и на комедию, особенно классицистическую, где сюжет, как правило, строился на каком-либо недоразумении, которое в финале устранялось, открывая простор для торжества добродетели. Ничего подобного в пьесе Грибоедова нет. И любовная история Чацкого, и его столкновение с московским обществом кажутся серьезными, драматичными, а местами даже трагичными. “Добродетельный” Чацкий, высмеивающий социальные и нравственные уродства окружающей его жизни и творящий суд над обществом с высоты идеалов, сам попадает в доме Фамусовых в смешное положение. И он отнюдь не выигрывает сражение, а покидает поле боя с разбитым сердцем и оскорбленным умом.
Иными словами, пьеса представляет собой удивительно свободное, но гениально точное соединение элементов трех литературных направлений: уже почти сошедшего со сцены классицизма, процветавшего в литературе начала XIX в. романтизма и зарождавшегося в этот же период реализма.
Указанным соединением обусловлена своеобычность образа главного героя, сочетающего в себе черты персонажей литературы Просвещения, романтизма и реализма. С одной стороны, Чацкий – носитель просветительских идеалов, оценивающий окружающую жизнь с позиции разума и прогрессивных взглядов, отчасти пытающийся воздействовать на “фамусовское” общество если не “положительной программой”, то, по крайней мере, беспощадной критикой. Но, с другой стороны, автор выводит на поверхность ограниченность “просветительской” составляющей этой личности, показывая, как разумный Чацкий сначала становится жертвой обмана своей возлюбленной, а затем и вовсе превращается в глазах общества в сумасшедшего; как его обличительные речи отторгаются окружающими, в результате чего он оказывается в ситуации человека, который, по выражению Пушкина, “мечет бисер” перед недостойными его слушателями; как внутри него самого происходит разлад между умом и сердцем ; как, наконец, со всем своим незаурядным умом он оказывается не в состоянии одолеть многочисленных “дураков” и навести порядок. Иными словами, Грибоедов демонстрирует не только ум героя, но и “горе”, которое герою причиняет его ум.
Столь же неоднозначна и романтическая составляющая образа Чацкого. С одной стороны, герой является в дом Фамусовых как романтик – страстно любящий, верящий в возвышенную и нерушимую любовь, протестующий против каких-либо форм рабства, отстаивающий свою внутреннюю свободу. Подобно герою-романтику, он наделен недюжинной натурой и силой сопротивления пошлой действительности; подобно герою-романтику, он в доме Фамусова одинок и неприкаян; подобно герою-романтику, он вступает в неравный поединок с общественным мнением и обрекает себя на добровольное изгнанничество. Однако по ходу пьесы Чацкий не только переживает свою душевную драму, но и тщательно анализирует все, что происходит внутри и вне его, пытается заглянуть в лицо правде и действительно докапывается до сути своей любовной ситуации, отношений других людей, общественных недугов. В конце пьесы он окончательно прощается с романтическими иллюзиями юности и превращается в зрелого человека, готового иметь дело с той реальностью, которую познал в течение дня своего возмужания.
Тема “безумия” Чацкого также содержит в себе, помимо уже упомянутого “просветительского” смысла, определенные романтические и реалистические значения. Она и перекликается со свойственным романтикам стремлением вырваться за пределы царства разума, и резко противоречит таким перекличкам, поскольку является всего лишь мстительной выдумкой общественного мнения. Вместе с тем современники Грибоедова прочитывали в данной теме отнюдь не выдуманную историю о том, как общество объявило сумасшедшим одного из самых ярких и дерзких вольнодумцев – философа и публициста П. Я. Чаадаева.
И сам Чацкий, и его конфликт с фамусовским обществом были порождены преддекабристской эпохой, когда на историко-культурной арене России столкнулись два “века”, два мира, два лагеря, один из которых защищал порядки “дедовской” самодержавной России, а другой страстно жаждал обновления государственного строя. “Чацкий начинает новый век, – и в этом все его значение…” – утверждал И. А. Гончаров. То же самое можно сказать о грибоедовской пьесе в целом.