Недавно я перечитал роман Михаила Афанасьевича БулгаковА “Мастер и Маргарита”. Когда я открыл его в первый раз, то оставил почти без внимания ершалаимские главы, замечая только сатирические эпизоды. Но известно, что, вернувшись к книге через какое-то время, обнаруживаешь в ней что-то новое, ускользнувшее от внимания в прошлый раз. Снова меня увлек роман БулгаковА, но теперь заинтересовала проблема власти и творчества, власти и личности, проблема жизни человека в тоталитарном государстве. Я открыл для себя мир ершалаимских глав, объяснивших мне философские взгляды и нравственную позицию автора. По-новому взглянул я и на Мастера – через призму биографии самого писателя.
Тяжелейшими были для Михаила Афанасьевича двадцатые годы, но еще более ужасными оказались тридцатые: его пьесы запрещались к постановке, его книги не издавались, сам он долгое время даже не мог устроиться на работу. В газетах печатались разгромные “критические” статьи, письма “возмущенных” Рабочих и крестьян, тщательно подобранных представителей интеллигенции. Основным был лозунг: “Долой булгаковщину!” В Чем только не обвиняли тогда БулгаковА! Он якобы разжигает своими пьесами национальную рознь, порочит украинцев и воспевает Белогвардейщи-Ну (в “Днях Турбиных”), маскируясь под советского писателя. Литераторы, всерьез считавшие бесформенность новой формой революционной литературы, говорили, что Булгаков – писатель слишком культурный, чванится своей интеллигентностью и мастерством. К тому же в литературе началось утверждение принципа партийности, классовости, “писательского миросозерцания, тесно связанного с ясной общественной позицией” (Н. Осинский о “Белой Гвардии”). Но Булгаков рассматривал события действительности не с политической или классовой точки зрения, а с общечеловеческой. Поэтому он, отстаивавший независимость творчества от государства, от господствующей идеологии, был обречен на “распятие”. Нищета, улица, гибель были уготованы ему тоталитарным государством.
В это тяжелейшее время писатель приступает к работе над повестью о дьяволе (“Инженер с копытом”), в уста которого он вложил проповедь справедливости, сделав его поборником добра, борющимся с “силами зла” – московскими обывателями, чиновниками. Но уже в 1931 году Сатана действует не один, а со свитой, появляется герой – двойник автора (Мастер) и Маргарита (прототипом ее была Елена Сергеевна БулгаковА). Роман “Мастер и Маргарита” приобрел автобиографические черты: судьба Мастера во многом сходна с судьбой самого БулгаковА.
Мастер написал роман не по заказу “партии и правительства”, а по зову сердца. Роман о Пилате – плод творческого полета мысли, не знающего догм. Мастер не сочиняет, а “угадывает” события, не принимая во внимание руководящих установок, – отсюда ярость “синедриона” критиков. Это ярость тех, кто продал свою свободу, против того, кто сохранил ее в себе.
Никогда в жизни Мастер не сталкивался с миром литераторов. Первое же столкновение приносит ему гибель: тоталитарное общество раздавило его морально. Ведь он был писатель, а не сочинитель “на заказ”, его произведение несло в себе крамольные в те времена мысли о власти, о человеке в тоталитарном обществе, о свободе творчества. Одним из главных обвинений против Мастера было то, что роман он написал сам, ему не были даны “ценные указания” по поводу темы произведения, героев, событий. Литераторы МАССОЛИТа (то есть РАППа, а затем Союза писателей СССР) даже не понимают того, что настоящую литературу, настоящие произведения пишут не по заказу: “Не говоря ничего по существу романа, редактор спрашивал меня о том, кто я таков и откуда я взялся, почему обо мне ничего не было слышно раньше, и даже задал, с моей точки зрения, совсем идиотский вопрос: кто это меня надоумил со-
Чинить роман на такую странную Тему?” – рассказывает Мастер о своей беседе с редактором одного из журналов. Главное для массо-литовцев – умение складно написать “опус” на заданную тему, (так, поэту Бездомному было дано указание сочинить антирелигиозную поэму о Христе, но Бездомный написал о нем как о живом человеке, а надо было – как о мифе. Парадокс: писать поэму о человеке, которого, по мнению заказчиков, вообще не было), обладать подходящей “чистой” биографией и происхождением “из рабочих” (а Мастер был интеллигентным человеком, знал пять языков, то есть являлся “врагом народа”, в лучшем случае – “гнилым интеллигентом”, “попутчиком”).
И Вот дано указание начать травлю “богомаза” Мастера. “Враг под крылом редактора!”, “попытка протащить в печать аналогию Иисуса Христа”, “крепко ударить по пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить ее в печать”, “воинствующий богомаз” – таково содержание “критических” (а попросту клеветнических) статей о произведении Мастера. (Как тут не вспомнить лозунг “Долой булгаковщинуЬ.)
Кампания по травле достигла своей цели: сначала писатель только смеялся над статьями, затем он начал удивляться такому единодушию критиков, не читавших роман; наконец наступила третья стадия отношения Мастера к кампании по уничтожению его выстраданного произведения – стадия страха, “не страха этих статей, а страха перед другими, совершенно не относящимися к ним или к роману вещами”, стадия психического заболевания. И вот последовал закономерный итог травли: в октябре в дверь Мастера “постучали”, его личное счастье было разрушено. Но в январе его “отпустили”, Мастер решает искать убежища в клинике Стравинского – единственном месте, где умные, мыслящие люди могут найти покой, спастись от ужасов тоталитарного государства, в котором происходит подавление неординарно мыслящей личности, подавление свободного, независимого от господствующей идеологии творчества.
Но какие же “крамольные” (с точки зрения государства) мысли высказал Мастер в своем романе, что заставило новый синедрион добиваться его “распятия”? Казалось бы, роман о почти двухтыся-челетней давности событиях не имеет связи с настоящим. Но так кажется только при поверхностном ознакомлении с ним, а если вдуматься в смысл романа, то его актуальность будет несомненна. Мастер (а он двойник БулгаковА) вкладывает в уста Иешуа Га-Ноц-ри проповедь добра и истины: Иешуа говорит о том, что власть не абсолютна, она не может контролировать людей; о том, что все люди по своей природе добрые, только обстоятельства делают их жестокими. Такие мысли крамольны с точки зрения рапповцев и мас-солитовцев, правителей и их приспешников. Люди добры, а как же тогда быть с “врагами народа”? Власть не нужна, а власть партии, что с ней делать? Отсюда и выпады против Мастера; “библейский Дурман”, “нелегальная литература”. Мастер (то есть Булгаков) издает новый вариант Евангелия, реальной и детальной земной истории. И Иешуа в романе не похож на “Сына Божьего”. Он – человек, способный испытывать и возмущение, и досаду, боится боли,
Он обманут и боится смерти. Но он необыкновенен внутренне – он обладает силой убеждения, он словами снимает боль, а главное в том, что Иешуа не знает страха перед властью. Секрет его силы в абсолютной независимости его разума и духа (чего нет у всех, кроме Мастера). Ему неведомы оковы догм, стереотипов, условностей, которыми связаны окружающие. На него не действует атмосфера допросов, токи власти, идущие от Понтия Пилата. Внутренней свободой он заражает своих слушателей, чего боится идеолог Кайфа. Именно ей он обязан тем, что ему открываются истины, сокрытые от других. Мастер обладает качествами Иешуа (так как создал его), но ему не свойственны терпимость и доброта бродячего философа: Мастер может быть злым. Но их объединяет интеллектуальная свобода, свобода духовная.
Как считает Иешуа, злых людей нет на свете, есть люди в тисках обстоятельств, вынужденные их преодолевать, есть несчастные и потому ожесточившиеся, но все люди добры по своей природе. Энергию их доброты нужно высвободить силой слова, а не силой власти. Власть развращает людей, в их душе поселяется страх, они боятся, но боятся не за свою жизнь, а за свою карьеру. “Трусость – самый большой порок на Свете” – так говорил Иешуа, имея в виду жизнь тех, кто стоит у власти.
В первой же из Ершалаимских Глав романа БулгаковА (то есть в романе Мастера о Пилате) лицом к лицу сходятся проявления свободы истинной и несвободы. Иешуа Га-Ноцри, арестованный, зверски избитый, приговоренный к смерти, несмотря ни на что, остается свободным. Отнять у него свободу мысли и духа невозможно. Но он не герой и не “невольник чести”. Когда Понтий Пилат подсказывает ему ответы, необходимые для спасения жизни, Иешуа не отвергает эти намеки, а просто не замечает и не слышит их – настолько они чужды его духовной сущности. А Понтий Пилат, несмотря на то что он могущественный прокуратор Иудеи и в его руках жизнь или смерть любого жителя, является рабом своей должности и своей карьеры, рабом кесаря. Преступить черту этого рабства выше его сил, хотя он очень хочет спасти Иешуа. Жертвой государства оказывается он, а не бродячий философ, внутренне независимый от этого государства. Иешуа не стал “винтиком” Тоталитарной машины, не отступился от своих взглядов, а Пилат оказался этим самым “винтиком”, которому уже невозможно вернуться к настоящей жизни, невозможно проявить человеческие чувства. Он государственный деятель, политик, жертва государства и одновременно один из его столпов. В его душе конфликт между человеческим и политическим началами оканчивается в пользу последнего. А ведь раньше он был храбрым воином, не знал страха, ценил мужество, но стал аппаратным работником и переродился. И вот он уже хитрый лицемер, постоянно носящий маску верного слуги императора Тиверия; страх перед стариком с “плешивой головой” и “заячьей губой” воцарился в его душе. Он служит, так как боится. А боится он за свое положение в обществе. Он спасает свою карьеру, отправив на тот свет человека, который покорил его умом, удивительной силой своего слова. Прокуратор оказывается неспособным вырваться из-под влияния власти, стать выше ее, как это сде-
Лал Иешуа. И в этом трагедия Пилата, да и всякого человека у руля власти. Но в чем же причина того, что роман БулгаковА был опубликован только через три десятилетия после своего написания? Ведь сатира московских глав не такая уж и “крамольная” даже с позиции сталинского времени. Причина – в ершалаимских главах. В этой части романа содержатся философские раздумья о власти, свободе мысли и души, там же “верхи” Государства обрисованы детально, а “низы” ,- бегло. В главах о Москве Булгаков иронизирует над рядовыми обывателями, сатирически изображает среднее звено руководителей. Получаются две усеченные пирамиды, которые автор соединяет в одну с помощью слов Воланда на сеансе черной магии. Простые люди подобны прежним (так же, как и люди власти). Правители по-прежнему далеки от народа, не могут обойтись без легионов солдат, тайной службы, идеологов, удерживающих людей в состоянии слепой веры в Великую Теорию, бога или богов. Слепая вера работает на власть. Люди, ослепленные, одураченные “великими Идеями”, Догмами, зверски расправляются с лучшими представителями нации: мыслителями, писателями, философами. Расправляются с теми, кто сохранил внутреннюю независимость от власти, с теми, кто н” согласен быть “винтиком”, кто выделяется из общей массы обезличенных “нумеров”.
Такова судьба мыслящей личности в тоталитарном государстве (не имеет значения время и место: Иудея или Москва, прошлое или настоящее – судьба таких людей была одинаковой). Казнен Иешуа, морально раздавлен Мастер, затравлен Булгаков…
Хотя власть кесаря всемогуща, мирные речи, отвергающие насилие и разрушение, опасны для вождей-идеологов; они опаснее разбоя Вар-раввана, так как пробуждают в людях человеческое достоинство. Эти мысли Иешуа актуальны и сейчас, в век разгула насилия и жестокости, в век ожесточенной борьбы за власть, когда интересы конкретной личности, простого человека часто попираются государством. Учение Иешуа осталось жить. Значит, есть предел и неограниченной с виду власти касарей – императоров – вождей – “отцов народов” перед жизнью. “Тухнет храм старой веры. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть”. Тоталитарное государство окажется бессильно перед личностью.