Изображение народа. Разумеется, отношение Щедрина к народу принципиально отличается от его отношения к миру насилия и угнетения. С глубоким и искренним сожалением пишет он о глуповцах, которые “мечутся из стороны в сторону, без всякого плана, как бы гонимые безотчетным страхом. Никто не станет отрицать, что это картина не лестная, но иною она не может и быть, потому что материалом для нее служит человек, которому с изумительным постоянством долбят голову и который, разумеется, не может прийти к другому результату, кроме ошеломления”. Именно поэтому Щедрин отмечает, что в рассказе летописца нет никакого преднамеренного глумления над народом, но замечается, напротив того, во многих местах “даже сочувствие к бедным ошеломляемым” .
Однако изображение народа в “Истории одного города” отличается не только и не просто сочувствием. Попробуйте самостоятельно выделить в тексте эпизоды, где наиболее отчетливо ощущается критическое отношение Щедрина к настроениям пассивности, смирения, покорности. Проследите, к каким результатам приводили эти идеи, как возникает в “Истории одного города” сложное переплетение различных мотивов: стремление пробудить народ к активным действиям и, с другой стороны, глубокое понимание трагической участи народа, угнетаемого и притесняемого тираническим правлением.
Сатирические и трагические мотивы не существуют в “Истории одного города” разрозненно. Они теснейшим образом переплетены. На тех же самых страницах, где, казалось бы, господствует стихия сатиры, звучит и трагическая нота, не всегда, правда, ясно ощутимая. Щедрин писал: “Изображая жизнь, находящуюся под игом безумия, я рассчитывал на возбуждение в читателе горького чувства, а отнюдь не веселонравия”. Очень важны с этой точки зрения главы “Голодный город” и “Соломенный город”. Обратите внимание на названия глав. Как вы думаете, почему в данном случае Щедрин выделяет в городе не черты глупости, а голода и нищеты?
Трагическая интонация в “Истории одного города” усиливается от главы к главе. В начале книги преобладает преимущественно сатирический пафос, но постепенно все сильнее и сильнее становятся ощутимыми и другие мотивы. Особенно отчетливо это проявляется в последних главах: “Поклонение мамоне и покаяние”, “Подтверждение покаяния. Заключение”. Именно здесь, в частности, высказаны глубокие мысли Щедрина о том, что глупость, инертность, “ошеломленность” обывателей города Глупова не есть их природные свойства, но образуют лишь “искусственные примеси”, от которых, в силу их искусственности, очевидно, можно и избавиться. Во всяком случае, сатирик был убежден, что эти люди, “как и все другие, с тою только оговоркою, что природные их качества обросли и массой наносных атомов, за которою почти ничего не видно”.
В “Истории одного города” звучит мысль и о том, что глуповцы могут оказаться способными на протест. В этом отношении очень важны эпизоды с рекою, которую вознамерился запрудить Угрюм-Бурчеев. Но означает ли это, что в книге трагическое напряжение повествования постепенно снижается? Можно ли сделать вывод, что в конце начинают звучать оптимистические нотки?
Ответ на этот вопрос прямо связан с тем истолкованием, которое можно дать заключительным абзацам главы “Подтверждение покаяния. Заключение”.