Островский внес свой вклад в разработку образа русской женщины.
Его героини в полном соответствии с уже установившейся традицией изображены как сильные, цельные натуры, которые оказываются нравственно выше слабых, неуверенных, сомневающихся героев. Это и Катерина, и Лариса, которые не могут жить в мире зла, лукавить, лицемерить, обманывать. Им надо жить “по душе”, по совести, по законам добра и нравственной гармонии. Если это невозможно, они предпочитают уйти из жизни. Компромиссы их не устраивают. Пусть только в сфере семейно-бытовых и любовных отношений, но они твердо стоят на своем.
Вспомним начало пьесы. Собственно, ничего страшного еще не произошло. Катерина вообще еще ни единого слова не сказала Борису, она еще на перепутье, в тяжелейшей внутренней борьбе, ей нужны совет, опора, поддержка… Нельзя забывать, что Катерина очень молода. Как вы думаете, сколько ей лет? Она ведь замужем совсем недавно, судя по всему, меньше года. В самом начале первого действия напряженно и настороженно всматривается Катерина в окружающее и окружающих, прежде всего – в членов своей новой семьи. Так и кажется, что здесь, сейчас, на наших глазах она с удивлением и страхом вслушивается в грозные наставления Кабанихи, начинает понимать, до какой степени бесхарактерен и забит ее муж.
Вы можете спросить: так ли нам важно знать возраст действующих лиц художественных произведений вообще и Катерины в частности? Это на самом деле важно. Катерина по возрасту совсем еще молодая. Никогда никого она еще не любила; но душа ее открыта для любви.
Вот первые слова, которые Катерина произносит, обращаясь к свекрови: “Для меня, маменька, все одно: что родная мать, что ты, да и Тихон тебя любит”. Чуть позже она говорит Варваре: “Ты милая такая, я сама тебя люблю до смерти”. И уже, сама себе не веря, в надежде предотвратить нечто страшное, как утопающий хватается за соломинку, бросается она к Тихону во втором действии: “Тиша, голубчик, кабы ты остался либо взял ты меня с собой, как бы я тебя любила, как бы я тебя голубила, моего милого! “. Тщетно. Никому ее любовь не нужна.
…
Ох, какие трудные, какие сложные вопросы ставит этот юноша. Нельзя от них отмахнуться, нельзя уйти в сторону от их обсуждения.
Да, в идеале, конечно, муж – опора и защита. А если Катерина как раз не ощутила, не увидела в Тихоне той самой опоры и защиты, на которую так безуспешно надеялась? А ведь как умоляла она его не бросать ее в трудную минуту, помочь, спасти…
Кроме того, разве Катерина сама не ощущает своей вины, своего греха? Дело не в том, чтобы обязательно объявить ее “положительной героиней”. Просто нельзя забывать, что свою вину Катерина искупает безмерной ценой, от неволи и унижения уходит единственным путем, который ей открыт.
Перед всем миром, громко, на людях покаялась она в своем грехе. Что ее ждет впереди? Прощение? Нет, новые и еще более страшные муки. Что ей остается делать? Уйти к родителям? По обычаям того времени, такой исход исключен. Катерина сделала свой выбор. Но как важно для восприятия замысла драматурга то, что Катерина уходит из жизни не сломленной. Она идет на смерть, решительно отвергая законы “мертвого царства”.
Юноша очень точно наметил самую суть конфликта, определяющего внутреннюю драму Катерины: с одной стороны, традиционные моральные нормы, с другой – стихийный порыв героини “Грозы”, пытающейся отстоять свое человеческое право на личностное самоопределение. Это поистине трагическая ситуация; потери в любом случае здесь неизбежны. Но народные обычаи, на которые ссылался ученик, включали в себя и возможность прощения, милосердия. А милосердия-то в “темном царстве” Кабановых как раз и не было.
В мире без любви, без милосердия Катерина жить не может. А жить так хочется, так хочется полноты человеческого существования! Ведь даже после покаяния, после признания в страшном грехе Катерина все равно тянется к свету, свободе, счастью.
В финале “Грозы” особенно сильно ощущается одна из главных идей Островского: любовь преображает людей, делает их чище, смелее. Это относится даже к Тихону и Борису – тем более к Катерине. Громко звучит ее голос, почти крик, обращенный даже не столько к Борису, сколько ко всему земному простору: “Радость моя! Жизнь моя, душа моя, люблю тебя! Откликнись!”
Как удивительно, что у запуганной, забитой, казалось бы, совершенно необразованной и темной женщины, понятия не имевшей о лучших образцах мировой литературы, берутся откуда-то поразительные слова, возносящие ее до уровня высоких идей Возрождения: любовь сильнее смерти. Решив покончить жизнь самоубийством, Катерина ужасается собственному решению: “Грех! Молиться не будут?” – но тут же ее озаряет мысль о людях, способных ее понять и пожалеть: “Кто любит, тот будет молиться…”
Академик Д. С. Лихачев писал: “В традициях русского классического романа есть несколько образов женщин, как бы олицетворяющих собою Россию. Это олицетворение в разной степени полно или, вернее, в разной степени неполно, но намек на связь женского образа с образом России все же существует, как бы брезжит сквозь ткань повествования и сквозь ткань самого образа у разных авторов. Татьяна Ларина у Пушкина, бабушка в “Обрыве” Гончарова, я бы не побоялся сказать – Катерина в “Грозе” Островского…”