На любой службе Салтыков-Щедрин твердо отстаивал принцип справедливости, борясь с нечистыми на руку чиновниками и защищая интересы людей из низших сословий. Он неоднократно опротестовывал приговоры о наказании крепостных и возбуждал судебные преследования помещиков, жестоко обращавшихся с крестьянами. “Я не дам в обиду мужика! – говорил писатель. – Будет с него, господа… Очень, слишком даже будет!” Естественно, что его стремление к пресечению социальных безобразий и наведению порядка вызывали жесткое противодействие со стороны недобросовестных сослуживцев и “обиженных” неблагоприятными решениями посетителей канцелярий. На Салтыкова-Щедрина постоянно сыпались доносы, жалобы и угрозы, однако никакие формы давления не могли поколебать его дух. Это было настолько нетипично для бюрократического аппарата самодержавной России, что писатель прослыл “белой вороной” среди приспособившихся к порокам чиновничьей среды обитателей канцелярий. Однако для порядочных людей он был живым воплощением идеального служащего. Один из коллег Михаила Евграфовича, С. Н. Егоров, вспоминал: “Строгий в службе, он был в высшей степени правдив и человечен. Требуя от других работы, даже непосильной, он сам изумлял всех своим трудолюбием. В заседаниях и дома, хотя бы ночью, он постоянно был за работой. Он ежедневно имел дело с каждым чиновником и всех знал. Несмотря на строгую и трудную службу, все его любили и ничем ради него не тяготились, потому что он всякого ценил по достоинству, поддерживал и давал ход по службе, входя в положение даже частной жизни подчиненного. Серьезный до суровости с равными, он был очень мягок и деликатен с низшими.
С лишком через двадцать лет довелось мне быть в тех краях. И что же: память о Салтыкове живет и до сих пор. Его время считается даже как бы эрой, раньше и позднее которой ничего не было”.