Роман “Евгений Онегин” был и остается непревзойденным образцом русской классической литературы. Это произведение уникально в своей неповторимости. Подчеркивая его нетрадиционность, сам Пушкин говорил: “Я теперь пишу не роман, а роман в стихах – дьявольская разница”. Поэт назвал свой роман “свободным”, и эту свободу мы ощущаем в искреннем выражении авторского “я”, в его непринужденной беседе с читателем. Следя за событиями, мы постоянно ощущаем присутствие автора-поэта, который делится с нами своим пониманием и отношением к происходящим событиям, героям. Пушкин убеждает нас, что Онегин – не вымышленное лицо, а реальный человек, его современник, “добрый приятель”. Герой романа типичен для своего времени и своей дворянской среды, поскольку автор постоянно сравнивает его с собой или с реально существующими людьми: “Второй Чаадаев, мой Евгений”. Пушкин подружился с Евгением Онегиным, потому что в них было много общего на момент их встречи:
Мне нравились его черты, Мечтам невольная преданность, Неподражательная странность И резкий, охлажденный ум. Я был озлоблен, он угрюм; Страстей игру мы знали оба; Томила жизнь обоих нас; В обоих сердца жар угас; Обоих ожидала злоба…
Однако с самого начала романа мы замечаем множество различий между автором и героем, часто – даже противостояние одного другому, чего не скрывает и сам Пушкин: “Всегда я рад заметить разность между Онегиным и мной”.
Со слов Пушкина мы многое узнаем о воспитании и образе жизни Евгения Онегина. “Мод воспитанник примерный” был слишком крепко привязан к обществу, которое презирал и осуждал за пустоту, контактов с которым стал избегать в силу их бессмысленности. Однако эта незримая связь все же влияла на его мысли и часто даже направляла поступки, которые он совершал, “боясь ревнивых осуждений”. Отсюда и угрюмость Онегина, его беды, ведь, как следствие внутреннего конфликта, “как тень иль верная жена” его всюду стережет хандра. Автор же, если и не оптимистичен, то уж во всяком случае не теряет энергии души, имеет собственное мнение на все происходящее.
Как разнится восприятие театра Пушкиным и Онегиным. Театр для автора -“волшебный край!”, “душой исполненный полет”. Здесь множество знакомых, здесь “блистал Фонвизин, друг свободы, и переимчивый Княжин”. Актрис Пушкин называет “мои богини” и грустит, когда “взор унылый не найдет знакомых лиц на сцене скучной”. Театр для Онегина – место, где скучают или разглядывают в лорнет ложи незнакомых дам; “молодой повеса”, приходя сюда, “идет меж кресел по ногам”.
Природа нема для пресыщенного удовольствиями Онегина, в деревне ему так же скучно, как и в Петербурге:
Два дня ему казались новы Уединенные поля, Дыханье сумрачной дубровы, Журчанье тихого ручья; На третий роща, холм и поле Его не занимали боле; Потом уж наводили сон; Потом увидел ясно он, Что и в деревне скука та же…
Пушкин же видит совсем другую природу:
Цветы, любовь, деревня, праздность, Поля! Я предан вам душой.
Поэт видит здесь “приют спокойствия, трудов и вдохновенья”, расцветает в деревенском уединении:
Я был рожден для жизни мирной, Для деревенской тишины…
Поклоннику “страсти нежной” Онегину неведомо чувство глубокой любви, поскольку он “скользит” по жизни. Ничто не способно надолго привлечь его внимание, и эта “горячность молодая” опустошает его душу, иссушает сердце. После прочтения письма Татьяны “чувствий пыл им на минуту овладел”, но “воля и покой” ему дороже, поэтому-то так спокойна, почти бесстрастна его “отповедь” Татьяне. Онегин – эгоист и научается жертвовать собой лишь к концу романа, после долгих испытаний и путешествий. Именно тогда любовь настигает его, он влюбляется, “как дитя”, но уже поздно – его не понимают. Пушкин же, в отличие от Онегина, растворяется в любви, чувствует малейшие ее оттенки, пишет о ней взволнованно и самозабвенно:
Я помню море пред грозою: Как я завидовал волнам, Бегущим шумной чередою С любовью лечь к ее ногам! Как я желал тогда с волнами Коснуться милых ног устами!.. Нет, никогда порыв страстей Так не терзал души моей!
Мы видим, что образ автора является в романе призмой, сквозь которую раскрывается образ Евгения Онегина во всей его динамике, развитии, непостоянстве. Создавая образы романа, сам незримо присутствуя в нем, А. С. Пушкин вложил в роман свой ум, наблюдательность, жизненный и литературный опыт, свою душу. И поэтому великого поэта зря беспокоила судьба его творения:
Быть может, в Лете не потонет Строфа, слагаемая мной; Быть может, Укажет будущий невежда На мой прославленный портрет И молвит: то-то был Поэт!