Лев Николаевич Толстой драму “На дне” забраковал: по его мнению, словарь пьесы явно не соответствовал речи обитателей Хитрова рынка. Он был бы абсолютно прав, если бы Горький хотел показать нам нравы и быт обитателей общественного дна. Но автора волновало не это, хотя быт и нравы “босяков” он, конечно же, знал лучше графа Толстого, и не понаслышке.
Речь в пьесе идет не о быте, а о бытии человека на Земле, о его месте в обществе. Каким бы ни было государство, какая-то часть людей всегда оказывается на “дне” общества. У нас такие люди называются бомжами, во Франции клошарами, в Голландии сквоттерами… Тогда они назывались бродягами, “босяками”.
Мы спускаемся в “подвал, похожий на пещеру”. Здесь не самая гольная нищета: у этих людей еще есть деньги заплатить за нары в ночлежке. Самому же автору в юности случалось ночевать и под опрокинутыми лодками. В разговорах звучат признания, кто и как опустился в этот подвал. Барон проворовался на службе, потом тюрьма, потом – подвал Костылева. Сатин в гневе убил обидчика сестры, потом каторга, потом – подвал Костылева. Клещ не выдержал конкуренции, разорился, лишился мастерской и жилья, потом – подвал Костылева. Не нашли себе пристанища и работы Татарин и Кривой Зоб – значит, подвал Костылева. Из подвала и не выходил “вор, воров сын” Васька Пепел… Каждый когда-то оступился, каждый виноват по-своему, но все равно – подвал. Никто не смог вернуться к прежнему состоянию и месту в жизни. И это значит, что, кроме их вины, есть еще какая-то причина их падения. И эта причина, по-моему, заключается в том, что одни стремятся нажиться за счет других. Таким, например, представлен в пьесе хозяин ночлежки Костылев. Его можно сравнить с мародером, он духовный урод. Он урод потому, что в нем нет ни человеческого, ни божеского. Кощунственно звучат его слова о добавочном пятаке с Клеща, чтоб перед иконой горела лампадка – его жертва неугасимая Богу. Рядом с этим духовным калекой звереет и его “богоданная супруга”, жизнь которой Костылев купил и заел… Именно Костылевы – хозяева общества и жизни. Да, он жалок и гадок, насколько может быть жалок и гадок гад, но наверху – более могущественные людоеды. Они выстроили жизнь. И если из них кто-то ужасается тому, что они натворили, и пытается “выломиться” из накатанной колеи, их падение тоже неизбежно. В драме это судьба Бубнова. Его попытка убежать из волчьей жизни ничем не кончилась и только привела к страшным мыслям о человеческой природе – подлой и бессердечной, лживой и гнусной по определению. Он не верит в человека, и его неверию есть слишком много доказательств в драме “На дне”.
Противостоит пессимизму Бубнова только надежда. Contra spem spero – это латинское изречение стало названием сборника стихов Леси Украинки. Это изречение – девиз самого Горького. Сам факт появления людей, живущих для лучшего, для лучшей жизни, сама надежда на эту лучшую жизнь позволяет верить в то, что человечество не напрасно проходит свой крестный путь от зверства в Человечество. В этом и есть смысл спора о человеке в драме Горького “На дне”.