В творчестве Державина нашла замечательное выражение героика его времени. Подобно Ломоносову, Державин был пылким патриотом; патриотизм, по словам Белинского, был его ” господствующим чувством”.
Державин стал свидетелем неслыханных дотоле успехов русского оружия: побед Румянцева во время первой турецкой войны при Лагре и Кагуле, морской победы при Чесме, взятия во время второй турецкой войны Суворовым, прославившим себя годом ранее победами при Фокшанах и Рымнике, крепости Измаил, побед Суворова в Польше, позднее – в Италии, небывалого в военной истории по героическому преодолению трудностей перехода русских войск под предводительством Суворова через Альпы.
Героическая мощь, ослепительные военные триумфы России наложили печать на все творчество Державина, подсказали ему звуки и слова, исполненные подобного же величия и силы. И в человеке превыше всего ценил он “великость” духа, величие гражданского и патриотического подвига. “Великость в человеке бог!” – восклицал он в одном из ранних своих стихотворений. И это качество проходит через всю его поэзию. Недаром Гоголь склонен был считать его “певцом величия” по преимуществу, – определение меткое и верное, хотя и не выражающее собой всей сложности державинского творчества. “Стоит пробежать его “Водопад”, – пишет Гоголь, – где, кажется, как бы целая эпопея слилась в одну, стремящуюся оду. В “Водопаде” перед ним пигмеи – поэты. Природа там прекраснее окружающей нас природы, люди сильнее знакомых людей, а наша обыкновенная жизнь перед той величественной жизнью, “точно муравейник, который где-то далеко копошится вдали”. “Все у него величаво, – продолжал Гоголь, – величав образ Катерины, величава Россия, созерцающая себя в осьми морях своих; его полководцы – орлы”.
Самого восторженного и вдохновенного барда находят в Державине блестящие победы русского оружия. По поводу одной из победных од Державина – “На взятие
Измаила” – Екатерина ему заметила: “Я не знала по сие время, что труба ваша столь же громка, как и лира приятна”. И в своих победных одах Державин действительно откладывает в сторону “гудок” и “лиру” – признанные орудия “русского Горация и Анакреона”, как величали его современники, – и вооружается боевой “трубой”. В победных одах он в значительной степени возвращается даже к столь решительно в свое время им отвергнутой поэтике “громозвучной” ломоносовской оды. Торжественная приподнятость тона, патетика словаря и синтаксиса, грандиозность образов и метафор – таковы основные “ломоносовские” черты победных од Державина. С извержением вулкана, “с черно-багровой бурей”, с концом мира – “последним днем природы” – сопоставляет поэт “победу смертных выше сил” – взятие русскими считавшейся неприступной крепости Измаил.
Подобные же образцы грандиозной батальной живописи дает Державин и в других своих победных одах. С огромным воодушевлением, широкой размашистой кистью рисует он мощные и величавые образы замечательных военных деятелей и полководцев эпохи во главе с “вождем бурь полночного народа” – великим, не ведавшим поражений Суворовым. “Кем он когда бывал побеждаем, все ты всегда везде превозмог!” – торжествующе восклицает поэт о Суворове. Длинный ряд державинских стихотворений, посвященных Суворову и упоминающих его: “На взятие Измаила”, “На взятие Варшавы”, “На победы в Италии”, “На переход Альпийских гор”, “На пребывание Суворова в Таврическом дворце”, “Снегирь” и многие другие, – слагается как бы в целую блистательную поэму – грандиозный поэтический гимн беспримерной воинской славы величайшего из полководцев, того, “кто превосходней всех героев в свете был”. С особенной любовью подчеркивает Державин в “князе славы” Суворове черты, роднящие его с народом: непритязательность в быту, простоту в обращении, живую связь взаимного доверия, дружбы и любви между полководцем и идущими за ним на все воинами:
“Друзья! – он говорит:
– Известно, Что россам мужество совместно,
Но нет теперь надежды вам.
Кто вере, чести друг неложно,
Умрем иль победить здесь должно”.
“Умрем!” – клик вторит по горам.
В отчаянии, что “львиного сердца, крыльев орлиных нет уже с нами”, Державин в стихах, вызванных смертью Суворова, горестно вопрошает:
Кто перед ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, есть сухари,
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари,
Тысячи воинств, стен и затворов
С горстью россиян все побеждать?
Художественно подчеркивая глубокую народность Суворова, Державин изображает его в характерном облике эпического “вихря-богатыря” русских народных сказок, при этом постоянно указывая на беспощадность и особую черту русского национального великодушия – милости к “малым сим”, к слабым тростинкам.
Вообще, в своих победных одах Державин – и это замечательная их особенность – ограничивается воспеванием только великих вождей и полководцев. Вождям соответствуют их геройские рати – “русски храбрые солдаты, в свете первые бойцы”, первый тост в застольной воинской песне Державина “Заздравный Орел”, написанной, как он сам поясняет, “в честь Румянцева и Суворова,, поэт провозглашает за русских солдат:
О! Исполать, ребяты,
Вам, русские солдаты,
Что вы неустрашимы,
Никем непобедимы:
За здравье ваше пьем!
Больше того, в ряде стихов Державина из-за создаваемых им колоссальных образов полководцев: Репнина, Румянцева, Суворова – как бы выступают еще более безмерно могучие очертания “твердокаменного росса” – всего русского народа. Именно народ, народный дух и народные крепость и сила спасли страну в годины наиболее тяжких исторических испытаний: во времена монгольского ига, кровавых оборонительных войн XVII века.
Вот как, например, рисует Державин свержение монгольского ига, когда русский народ “три века” лежал один, всеми оставленный и покинутый, в страшном, близком к смерти сне:
Лежал он во своей печали,
Как темная в пустыне ночь;
Враги его рукоплескали,
Друзья не мыслили помочь,
Соседи грабежом алкали,
Князья, бояре в неге спали…
Где есть народ в краях вселенны,
Кто б столько сил в себе имел…
Не “князьям и боярам”, а именно “всему русскому народу”, как поясняет сам Державин в примечаниях к той же оде “На взятие Измаила”, из которой заимствованы только что приведенные строфы, обязана своими величественными победами и современная поэту Россия. Державин не устает славить в своих стихах “великий дух” русского народа, необоримую, тверже скалы, грудь “росса”, российскую доблесть и силу, которой “нет преград”:
“Чья Россов тверже добродетель? Где больше духа высоты?” – постоянно спрашивает себя поэт и рисуемыми им живыми картинами и образами русской доблести, исконного русского героизма отвечает: ничья и нигде. Вот русские воины, зная, что “слава тех не умирает, кто за отечество умрет”, со спокойной твердостью и с “сияющей душой”, молча и непреодолимо движутся на неприступные твердыни Измаила:
Идут в молчании глубоком,
Во мрачной страшной тишине –
Собой пренебрегают, роком.
Зарница только в вышине
По их оружию играет;
И только их душа сияет,
Когда на бой, на смерть идет.
Уж блещут молнии крылами,
Уж осыпаются громами,
Они молчат, – идут вперед.
Вот они же, ведомые Суворовым, победоносно переваливают через Альпийские льды и снега, через непроходимые горные потоки и крутые теснины, заполненные притаившимся смертоносным врагом: “Но Россу где и что преграда?”.
Победы России – грозное предупреждение ее недругам. В стихах, посвященных победам 1807 года атамана донских казаков Платова и характерно озаглавленных “Атаману и войску Донскому”, Державин, с законной национальной гордостью оглядываясь на славное прошлое русской земли, вопрошает:
Был враг Чипчак – и где Чипчаки?
Был недруг лях – и где те ляхи?
Был сей, был тот: их нет, а Русь?..
Всяк знай мотай себе на ус
Последняя строка явно адресована Наполеону, неизбежное поражение которого, если он отважится вторгнуться в Россию, Державин проницательно предсказал еще за несколько лет до войны 1812 года. Уже в старческих своих стихах, посвященных Отечественной войне 1812 года, “Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества”, слабеющей рукою набрасывает Державин замечательную характеристику “доблественого” русского народа:
О Россодобльственный народ,
Единственный, великодушный,
Великий, сильный, славой звучный,
Изящностью своих доброт!
По мышцам ты неутомимый,
По духу ты непобедимый,
По сердцу прост, по чувству добр,
Ты в счастья тих, в несчастьи бодр…
Еще Ломоносов в своих одах, как мы знаем, проводит резкую грань между войнами хищническими, вызванными стремлением к захвату чужих областей, к порабощению других народов, и войнами законными, оборонительными, являющимися “щитом”, т. е. защитой своей страны. Историческую миссию России он видит в том, чтобы нести народам мир – “тишину”. Эта же ломоносовская нота настойчиво звучит и у Державина: в оде “На переход Альпийских гор” поэт, обращаясь к народам Европы, проникновенно восклицает: “Воюет Росс за обще благо, за свой, за ваш, за всех покой”. Конкретно-политическая наполненность этого и подобных лозунгов и деклараций определена и ограничена условиями исторической действительности, классовой природой поэта, но Державин, как Ломоносов, сумел почувствовать и сформулировать здесь то, что составляет нашу существеннейшую национальную черту: бескорыстие и героическое великодушие нашего народа, не стремящегося к захватам и завоеваниям, но умеющего грудью стать на защиту родины.