В поэме “Двенадцать” Блок хотел добиться правдивого изображения послереволюционного времени со всеми его контрастами, сумятицей, неразберихой. В 12-й главе смешение интонаций достигает своего апогея: здесь присутствуют отголоски всех звучавших в поэме ритмов, обобщенных литературным, книжным по стилю финалом. Дыхание “Двенадцати” как бы вбирает в себя весь мир, и из кажущейся хаотичности складывается живая картина эпохи.
Первая строка главы настораживает: “…Вдаль идут державным шагом…” По поэме нам известно, из кого состоит отряд двенадцати красногвардейцев. Им “на спину б надо бубновый туз!”, то есть это бандиты. Однако они “идут державным шагом”. Фраза сближает державу, государство с преступниками. Но возможно, автор хотел выразить ту мысль, что для создания нового мирового государства необходима власть, сила, державность, способные защитить и укрепить уже завоеванное.
Следующая строка одна из самых спорных в произведении: “Кто еще там? Выходи!” Кого же боятся “двенадцать”, кто тот безымянный, который машет красным флагом, кто “ходит беглым шагом, хоронясь за все дома”? Можно ли согласиться с мыслью, что это присутствие Исуса Христа интуитивно чувствуют красногвардейцы, с тревогой бросая в черноту ночи безответные вопросы: “Эй, откликнись, кто идет?..” В ответ им “только вьюга долгим смехом заливается в снегах”. Наверное, если и воспринимать образ Христа как враждебный, то в этическом смысле. Да, он, действительно, представляет угрозу воскресения таких свергнутых новой моралью понятий, как грех, совесть, раскаяние. И в этом отношении звучащее постоянным рефреном “Революцьонный держите шаг!” выглядит как заклинание. Эпитетом “незримый” по отношению к образу врага подчеркивается, что он не принадлежит к миру материальному. В поэме не показано, с кем надо воевать красногвардейцам, не с буржуем же, что “в воротник укутал нос”, и не с паршивым псом:
Отвяжись ты, шелудивый,
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пес паршивый,
Провались – поколочу!
Явно, что перечисленные образы не рождают у героев страха. А опасностью в этом контексте становится Тот, Кто тревожит души героев Своими заповедями. Сорвавшееся с губ одного из “двенадцати” “Спасе” заставляет “товарищей” буквально вздрогнуть: “Петька! Эй, не завирайся!” И опять как заградительный заговор звучит: “Шаг держи революцьонный!” Герои испытывают страх перед Тем, Чей пристальный взгляд они на себе постоянно ощущают, Кого боятся увидеть за каждым сугробом: “Кто в сугробе – выходи!..” Исус сошел на землю, чтобы спасти ее от “двенадцати”, попытаться разбудить тех, кто пребывает в духовной спячке, предупредить от растоптания Святую Веру и Святую Русь. Он враг красногвардейцев, и это его они так боятся на протяжении всего действия поэмы, выкрикивая для поддержания собственного духа:
– Кто там ходит беглым шагом?..
– Кто там машет красным флагом?..
– Кто еще там?
Выходи?..
Именно от страха палят герои из своих винтовок в Святую Русь, а финале поэмы – и в самого Господа:
Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах…
Но тогда возникает вопрос, почему Исус идет “впереди – с кровавым флагом”, символом революции? Правда, об этом хорошо сказал М. Волошин: “Красный флаг в руках у Христа? В этом нет никакой кощунственной двусмыслицы. Кровавый флаг – это новый крест Христа, символ его теперешних распятий”.
Фигуру Христа трактовали как символ революционера, символ будущего, языческого Христа, старообрядческого “сжигающего” , как сверхчеловека, как воплощение Вечной Женственности, как Христоса-художника… И до сих пор, как и в начале века, одни желают видеть во главе не Христа, а Ленина, а чувства верующих оскорбляет явление Христа “под кровавым флагом” впереди всех тех, кто олицетворяет безбожную революцию. Поэт и сам точно не может объяснить роль Исуса: “Что Христос идет перед ними – несомненно… страшно то, что опять Он с ними… а надо Другого…”. Возникает ощущение, что Блок действительно вслушивался в “музыку революции”, пытаясь в этом гуле услышать откровение, записать голос, а осознание смысла услышанного должно было прийти позже. В его дневниках нет записей, предваряющих создание поэмы, а есть только сделанные уже после ее написания попытки осмыслить, объяснить возникновение образа Христа.
Что значит слово “впереди” – во главе отряда или вдали от него, на расстоянии? Может быть, такая неоднозначность толкования возникла, так как Блок сам не знал ответа? Он слепо отдался стихии вдохновения, стихии времени и спрашивал себя: “Почему – Он? Не знаю… Пригляжусь – и вижу, что Он…”. Это “пригляжусь” соответствует тому, что вьюга, что “Не видать совсем друг друга / За четыре за шага!”. Поэтому Он кажется автору то “маленьким, согнувшимся”, а то вдруг – через несколько слов в дневнике – уже “огромным…”.”Трагедия художника” состояла в невозможности найти адекватный образ для выражения обуревавших его мыслей и чувств. Знаменательна и антитеза: “Позади – голодный пес Впереди – Исус Христос”. Рифма подчеркнута синтаксическим параллелизмом, который выделяет извечное противопоставление Сатаны и Бога.
Как всякое истинно великое произведение искусства, поэма “Двенадцать” всегда будет интерпретироваться по-разному, открывать нам все новые и новые свои грани. Это обусловлено и тем, что через конкретные образы и приметы времени автор коснулся широчайших философско-исторических и морально-этических проблем, освещенных заревом революции. И финал поэмы с венчающим ее образом Исуса Христа оставляет у нас надежду на спасение, на присутствие того чуда, которое позволяет жить дальше, несмотря на все трагедии времени.