Стихотворение Мандельштама “За гремучую доблесть грядущих веков…”

Сюжет стихотворения О. Э.Мандельштама “За гремучую доблесть грядущих веков…”, написанного в тридцатые годы двадцатого века, имеет автобиографическую основу. Как и многие другие деятели культуры и искусства, автор этих строк попал в жернова сталинских репрессий.

Тяжело переживая удушающую общественную атмосферу того времени, О. Э.Мандельштам проявил образец гражданского мужества, продолжая писать то, о чем не мог молчать.

Личность лирического героя в этом произведении уникальна. Главное для нее – сохранить самоуважение, не уподобиться вопреки законам жестокой эпохи звериной сущности волков.

В первой строфе О. Э.Мандельштам подчеркивает ту высокую цену, которую в сталинское время платили за право оставаться верным своей жизненной позиции:

Я лишился и чаши на пире отцов,

И веселья, и чести своей.

Последняя, вынесенная в конец перечислительного ряда потеря оказывается для О. Э.Мандельштама, несомненно, наиболее важной, невосполнимой. Лишь сам человек, попадая в разряд так называемых “врагов народа”, понимал, что он ни в чем не виноват, надеялся, что власти разберутся и отпустят его. Многие же его знакомые искренне верили в справедливость ложных, порой абсурдных обвинений, отворачивались. Это для узников сталинских лагерей было, может быть, одним из самых тяжких душевных испытаний.

Мысли о личной судьбе в душе лирического героя неразрывно связаны с раздумьями об историческом содержании эпохи в целом. Поэт Н. Глазков писал:

Век двадцатый – век необычайный:

Чем столетье лучше для историка,

Тем для современника печальней.

Эта же мысль звучит и у О. Мандельштама, но она высказана в более образной форме:

Мне на плечи кидается век-волкодав.

Лирический герой сетует на то, что “лишился и чаши на пире отцов”. Этот образ чаши отцов в стихотворении чрезвычайно интересен. Чашу, как известно, на пиру в давние времена передавали по кругу. Она служила символом жизни и плодородия.

В современную О. Мандельштаму эпоху была нарушена преемственность поколений. Уничтожалось то лучшее, что веками накапливалось и передавалось по наследству. Это было суровое время крушения идеалов, переоценки ценностей. Исходя из этого, становится понятным, почему лирический герой мечтает о “жаркой шубе сибирских степей. Ему не страшен суровый климат Сибири. Он – простой, мирный человек, которому нужен прежде всего душевный покой:

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,

Ни кровавых кровей в колесе,

Чтоб сияли всю ночь голубые песцы

Мне в своей первобытной красе.

Край, “где течет Енисей” идеализируется, рисуется в самых светлых и чистых тонах. О. Э.Мандельштам подчеркивает, что эта краса первобытна, то есть, дана человеку как некая непорочная ценность. Она конкретна и зрима, в отличие от весьма абстрактного образа “гремучей доблести грядущих веков”, которая может и не наступить, а если и наступит, то в жизни уже иных поколений.

Объемным и запоминающимся выглядит в стихотворении образ “века-волкодава”. Кровавое начало двадцатого века во всем мире, а в России особенно, возмутило умы писателей-гуманистов. Лучшие годы целого поколения были отравлены безжалостной бойней гражданской войны. Социальная распря ожесточила людей. У многих произошла переоценка ценностей. Сместились веками устоявшиеся ориентиры. В тридцатые годы гражданское противостояние приняло иные, более изощренные формы, но суть его продолжала сохраняться: репрессии, доносы, травля интеллигенции дворянского происхождения.

Стихотворение О. Э.Мандельштама “За гремучую доблесть грядущих веков…” – обвинительный акт для многих современников поэта. Одних он уличает в жестокости тирании, других – в трусости. Причем обе эти роли кажутся О. Э.Мандельштаму неприглядными, недостойными настоящего человека, поэтому сибирская ссылка воспринимается, как единственно возможный и даже в какой-то степени счастливый выход для человека, который хочет сохранить душевную чистоту, собственное достоинство, наконец, цельность своей личности и незыблемость идеалов.