В. Л. Кондратьев
Вячеслав Кондратьев пришел в литературу через двадцать лет после «ранних» Бондарева, Бакланова, Быкова с их суровой окопной правдой, и через десять лет после романтичного Бориса Васильева. Он снова поставил читателя лицом к лицу с суровой фронтовой реальностью. Никаких романтических приподниманий, никаких подкрашиваний, без подгонов сущего под должное. В его повестях — вся мера трудностей, выпавших на долю его поколения, и вся мера солдатской стойкости и мужества. Творчество Кондратьева можно отнести к так называемой «лейтенант
Ской прозе», связанной прежде всего с именем Виктора Некрасова (Кондратьев — первый, кто успел и сумел в советской печати еще при жизни Некрасова сказать на страницах «Московских новостей» доброе слово о нем, которое Некрасов успел прочесть — и обрадоваться этому слову — буквально в последние часы жизни. Сам Кондратьев помог найти свой путь в литературе многим писателям своего фронтового поколения (Константин Колесов, Максим Коробейников, Григорий Шурмак) и более молодым, заставшим войну мальчишками (Вилен Сальковский, Юрий Щеглов).
Повесть «Сашка» — первое напечатанное произведение Кондратьева. Но писать он начал раньше: до «Сашки» был начат «Селижаровский тракт», но новый замысел, родившийся внезапно, спонтанно, — «Сашка» — потеснил на время старый. К «Селижаровскому тракту», как и к другим вещам, составившим в сумме как бы предысторию Сашки, предысторию поколения, которому суждено было пережить, пройти и выиграть эту жестокую войну («На 105-м километре, «На станции Свободный» и др.), Кондратьев вернется позже. Но именно там, в начале работы над «Селижаровским трактом», был нащупан тот ритм, особая интонация, образ не только героя, но одновременно — повествователя, душой и мыслью которого воспринято, словами которого воплощено все происходящее — вокруг и с ним самим. Страшная действительность войны, увиденная глазами 18-19-летнего паренька из Марьиной рощи, учившегося в московской школе 30-х годов, начитанного — и слегка приблатненного (в те годы это сочеталось просто), впитавшего в себя воздух этих лет, с их идеалами и иллюзиями, героикой и трагизмом.
Было бы натяжкой утверждать, что этот собирательный герой (в различных рассказах и повестях Кондратьева он носит разные имена, но в его общности, пожалуй, даже слитности сомневаться не приходится), — что такой герой, да и его создатель в те годы духовно так уж «обогнали» свое время. Герои Кондратьева, как и сам он в период службы в армии на Дальнем Востоке (куда он, только что зачисленный на первый курс Архитектурного института, «загремел» по призыву 1939 года), постигают нехитрые премудрости армейского быта, зубрят уставы и наставления, ходят в наряды и караулы, мерзнут на посту, чистят картошку на кухне, изредка вырываются в увольнительную (а то и в самоволку) к местным девушкам, столь желанным для изголодавшегося не только по женской ласке, но и просто по человеческому теплу солдатика; в то же время они учат «Краткий курс…», видя в нем не то что высшую, но чуть ли не единственно возможную истину, — такова была реальность. Однако живая жизнь не вмещалась в схемы. Это хорошо показано у Кондратьева — на конфликте между многообразием жизни и первоначальным однообразием, одномерностью представлений героя о ней.
Герой Кондратьева — действительно открытие писателя. Открытие, заполняющее тот вакуум, который не заполнили ни многотомные эпопеи о минувшей войне, ни «лейтенатсткая проза», где на первом плане — вчерашний студент или десятиклассник, которому — волею судеб — доверено теперь командование людьми — такими вот кондратьевскими Сашками. Сашки проходили в таких произведениях почти как фон, как точка приложения сил. А Кондратьев привел нового героя — человека, который, по определению К. Симонова, оказался «в самое трудное время в самом трудном месте и на самой трудной должности — солдатской».
События повести «Сашка» происходят подо Ржевом. Конечно, война — везде война. И все же Ржев был одним из самых невидных и неблагодарных участков фронта, требовавший нечеловеческого напряжения сил при столь неутешительных на первых порах результатах. Это многое объясняет в повести Кондратьева — в том числе и то, что порой вызывало недоверие некоторых товарищей, воевавших на других фронтах (например, то, что не было даже сил рыть окопы — теснились в шалашах). Именно здесь, подо Ржевом, погибает и герой бессмертного стихотворения Твардовского («Я убит подо Ржевом…»), чье обращение к нам, живым, воспринимается как голос всех погибших на фронтах Великой Отечественной.
Кто такой Сашка? Что с ним происходит? На первый взгляд, по военным меркам, ничего особенного. Ну, сходил в атаку, взял немца в плен. Ну, был ранен, попал в госпиталь. Ну, выписали из госпиталя без продаттестата, так ведь санкарта — на руках. А так — даже сподручнее: можно спрыгнуть с поезда, немного не доехав до Москвы, и податься к себе домой, мать повидать, — разве плохо?
Но за видимым течением сюжета, за дотошно, досконально выписанным бытом войны проступает ее бытие. Об этом Игорь Дедков сказал так: «…В глубине того, что называют бытом, бьется мысль, томится душа, требует своего совесть, принимаются безвестные героические решения, кто-то рискует собой из-за курева, сухарей, валенок, кто-то терзается, впервые убив человека, и не может простить себе жалости и доброты».