ИЗ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX ВЕКА
А. Н. Островский
Русские писатели о творчестве Островского
Н. К. Михайловский
Н. К. Михайловский (1842-1904) – русский социолог, публицист, литературный критик, народник. Один из редакторов “Отечественных записок”, “Русского богатства”. В конце 1870-х близок к “Народной воле”. В 1890-х с позиций крестьянского социализма выступал против марксизма.
Из статьи “А. Н. Островский”
(отклик на смерть драматурга)
Восстанавливая в памяти длинный ряд героев и героинь Островского, невольно представляешь их себе снабженными либо волчьим ртом, либо лисьим хвостом, либо и тем и другим вместе. Психология насилия и обмана в их бытовой русской форме – этим исчерпывается содержание чуть ли не всех произведений Островского… надо удивляться той неистощимости творчества и той тонкости анализа, с которыми он строил свои чуть ли не бесчисленные комбинации волчьего рта и лисьего хвоста… Островский понимал, что насилие не есть признак или выражение внутренней силы, которой нет необходимости прибегать к подлому обману…
Высокий комический талант Островского и тонкое понимание психологии обмана и насилия давали ему возможность с необыкновенной жизненностью рисовать эти переходы, которые у всякого другого, даже большого писателя рисковали бы оказаться фальшивыми, делаными. Но ему не была чужда и глубоко трагическая струя. В числе его героев и героинь есть немало таких, которые изнемогают от плавания в безбрежном море наглого издевательства и подлой лжи, изнемогают и тонут в пьяном разгуле, как Любим Торцов (“Бедность не порок”), в сумасшествии, как Кисельников (“Пучина”), прямо в реке, как Катерина (“Гроза”).
Язык Островского до конца дней его оставался образцовым русским языком, сильным метким, образным, и едва ли кто-нибудь из самых крупных наших писателей может с ним в этом отношении померяться.
Литературная деятельность Островского главным образом захватывает дореформенную Россию. Я говорю, конечно, не о времени, в которое написаны его произведения, а о его действующих лицах, не затронутых или почти не затронутых разнообразными сложными веяниями – хорошими и дурными, подлинными и фальшивыми, крупными и мелочными, – которые мы пережили в последнюю четверть века. Островский понимал, что к концу этой четверти века семейная драма, не осложненная всеми этими веяниями, не отразившая их на себе, как бы она ни была высока и многознаменательна в общем смысле, не может уже представить столь полную картину русской жизни. Но ориентироваться в этой сложной, запутанной сети он не мог (отнюдь, я думаю, не вследствие ослабления таланта). Он пробовал, искал, – где же теперь интересные и характерные формы насилия и обмана…
Как бы то ни было, но Островский десятки лет неустанно творил, неустанно делал великое, доброе дело; и, помимо высокой художественной цены его произведений, всякий, испытавший на себе, что значат волчий рот и лисий хвост, – а мало ли таких, испытавших?! – скажет: мир праху твоему, борец за оскорбленную, попранную насилием и обманом душу человеческую!