В Лето от изобретения булавки пятьсот сорок первое, когда месяц ясен, а за числами не уследишь, Илья Петрикеич Дзынзырэла пишет следователю по особым делам Сидору Фомичу Пожилых о своей жизни. Он жалуется на мелкоплесовских егерей, которые украли у него костыли и оставили без опор. Илья Петрикеич работает точильщиком в артели инвалидов имени Д. Заточника. Живет он, как и другие артельщики, в Заволчье – в местности за Волчьей-рекой. Другое название реки – Итиль, и, значит, местность можно называть так же, как и рассказ Ильи Петрикеича, – Заитильщиной.
Живет Илья с бобылкой, к которой прибился по своему калечеству: у него нет ноги. Но любит он совсем другую женщину – Орину Неклину. Любовь к Орине не принесла ему счастья. Работая на железнодорожной станции, Орина гуляла со всем “ремонтным хамьем”. Она и давно была такою – еще когда молоденькой девчонкой в Анапе миловалась со всеми мариупольскими матросами. И все, кому принадлежала эта женщина, не могут ее забыть так же, как Илья Петрикеич. Где теперь Орина, он не знает: то ли погибла под колесами поезда, то ли уехала вместе с их сыном в неизвестном направлении. Образ Орины мерцает, двоится в его сознании – так же, как мерцают и множатся образы родного Заволчья и его жителей. Но постоянно возникают среди них, превращаясь друг в друга, Волк и Собака. С таким странным “серединным” существом – чекалкой – Иван Петрикеич однажды вступает в бой на льду, по дороге через Волчью-реку.
В Заволчье есть деревни Городнище, Быдогоща, Вышелбауши, Мыломукомолово. После работы жители Заволчья – точильщики, утильщики, рыбаки, егеря – заходят в “тошниловку”, прозванную каким-то приезжим “кубарэ”, чтобы выпить “сиволдая”. Они помнят простую жизненную истину: “Со товарищи не гулять – зачем тогда лямку тянуть?”
Историю Заволчья пишет не только Иван Петрикеич, но и Запойный Охотник. Как и Дзынзырэла, он любит час меж волка и собаки – сумерки, когда “ласка перемешана с тоской”. Но в отличие от Дзынзырэлы, который выражается замысловато, Охотник пишет свои “Ловчие повести” в классически простых стихах. Он описывает судьбы обитателей Заволчья.
В его летописи – история “калики из калик”, слепоглухонемого утильщика Николая Угодникова. Жена Николая поладила с волкобоем и сжила Угодникова со двора. Ни в приютах, ни в богадельне Николая не приняли, пригрела его только артель по сбору утиля. Однажды артель направилась к портному на постой. Утильщики взяли вина и “насосались в лоскуты”. Проснувшись утром, они увидели летящего Николая Угодникова. Над головой его, как два крыла, были подняты костыли. Больше его никто не видел.
Другой герой летописи Запойного Охотника – татарин Аладдин Батрутдинов. Аладдин как-то ехал на коньках в кино через замерзшую реку и провалился в промоину. Выплыл он только через год -“в карманах чекушка и домино, и трачен рыбами рот”. Дед Петр и дед Павел, выловившие Аладдина, распили чекушку, сыграли в домино и вызвали кого следовало.
Многие из тех, кого описывает Запойный Охотник, лежат на Быдогощенском погосте. Там лежит Петр по прозвищу Багор, которого все звали Федором, а сам он звал себя Егором. На спор он повесился на краденой слеге. Лежит на кладбище горбатый перевозчик Павел. Он думал, что могила избавит его от горба, и поэтому утопился. А Гурий-Охотник пропил берданку и умер от горя.
Запойный Охотник любит своих земляков и свое Заволчье. Глядя в окошко своего дома, он видит ту же картину, которую видел Питер Брейгель, и восклицает: “Вот она, моя отчизна, / Нипочем ей нищета, / И прекрасна нашей жизни / Пресловутая тщета!”
В пору между собакой и волком трудно различить образы людей и людские судьбы. Кажется, что Илья Петрикеич уходит в небытие, но рассказ его продолжается. Впрочем, может быть, он и не умирает. Ведь и имя его меняется: то он Дзынзырэла, то Зынзырелла… Да он и сам не знает, где, зачерпнув “сивухи страстей человеческих”, подхватил такое цыганское имя! Так же, как по-разному объясняет обстоятельства, при которых стал калекой.
“Или сокровенны тебе слова мои?” – спрашивает Илья Петрикеич в последних строках своей “Заитильщины”.