Дама, служившая при дворе его светлости Хорикава, рассказывает историю написания ширм «Муки ада». Его светлость был могущественным и великодушным правителем, поэтому все жители столицы почитали его как живого Будду — Ходили даже слухи, что, когда однажды быки, впряженные в колесницу его светлости, понесли и примяли одного старика, тот лишь сложил руки и благодарил судьбу за то, что по нему прошли быки его светлости. Самым известным художником был в то время есихидэ — угрюмый старик лет под пятьдесят, похожий на обезьяну. Когда однажды его светлости подарили ручную обезьянку, его проказник-сын назвал ее есихидэ. Как-то раз обезьянка украла мандарины, и молодой господин хотел наказать ее. Убегая от него, обезьянка подбежала к пятнадцатилетней дочери есихидэ, состоявшей в камеристках во дворце его светлости, уцепилась за ее подол и жалобно заскулила. Девушка вступилась за обезьянку: ведь это было всего лишь неразумное животное, к тому же обезьянка носила имя ее отца. Когда до его светлости дошли слухи о причине привязанности девушки к обезьянке, он одобрил ее почтение и любовь к отцу и стал благоволить к ней, что дало злым языкам повод утверждать, будто его светлость увлекся девушкой.
О картинах есихидэ рассказывали страшные вещи: например, говорили, что женщины, изображеемые им, вскоре заболевали, словно из них вынули душу, и умирали. Поговаривали, что в его картинах замешано колдовство. Он любил только свою единственную дочь и свое искусство. Когда в награду за удачную картину его светлость Хорикава пообещал исполнить заветное желание есихидэ, художник попросил его отпустить дочь домой, но тот резко ответил: «Нельзя». Рассказчица полагает, что его светлость не отпустил девушку оттого, что в отчем доме ее не ждало ничего хорошего, а вовсе не из-за своего сластолюбия.
И вот в то время, когда Есихидэ из-за дочери оказался почти в немилости, его светлость призвал его и повелел расписать ширмы, изобразив на них муки ада. Месяцев пять-шесть Есихидэ не показывался во дворце и занимался только своей картиной. Во сне ему мерещились кошмары, и он разговаривал сам с собой. Он призвал к себе одного из учеников, заковал его в цепи и стал делать наброски, не обращая внимания на страдания юноши. Только когда из опрокинутого горшка выползла змея и чуть не ужалила юношу, Есихидэ наконец смилостивился и развязал цепь, которой тот был опутан. На другого ученика Есихидэ напустил филина и хладнокровно запечатлел на бумаге, как женоподобного юношу терзает диковинная птица. И первому, и второму ученику казалось, будто мастер хочет убить их.
В то время как художник работал над картиной, дочь его становилась все печальнее. Обитатели дворца гадали, в чем причина ее грусти;
В скорбных мыслях об отце или в любовной тоске. Вскоре пошли толки, будто его светлость домогается ее любви. Однажды ночью, когда рассказчица шла по галерее, к ней вдруг подбежала обезьянка Есихидэ и стала дергать за подол юбки. Рассказчица пошла в ту сторону, куда ее тянула обезьянка, и открыла дверь в комнату, из которой слышались голоса. Из комнаты выскочила полуодетая дочь Есихидэ, а в глубине раздался шум удалявшихся шагов. Девушка была в слезах, но не назвала имя того, кто хотел ее обесчестить.
Дней через двадцать после этого происшествия Есихидэ пришел во дворец и попросил приема у его светлости. Он пожаловался, что никак не может закончить картину мук ада. Он хотел изобразить в середине ширмы, как сверху падает карета, а в ней, разметав охваченные пламенем черные волосы, извивается в муках изящная придворная дама. Но художник не может нарисовать то, чего никогда не видел, поэтому Есихидэ попросил его светлость сжечь у него на глазах карету.
Через несколько дней его светлость позвал художника на свою загородную виллу. Около полуночи он показал ему карету со связанной женщиной внутри. Перед тем как поджечь карету, его светлость приказал поднять занавески, чтобы Есихидэ увидел, кто находится в карете. Там была дочь художника. Есихидэ чуть не лишился рассудка. Когда карета загорелась, он хотел было броситься к ней, но вдруг остановился. Он не отрываясь смотрел на горящую карету. На лице его было написано нечеловеческое страдание. Его светлость, зловеще посмеиваясь, тоже не сводил глаз с кареты. У всех, кто видел мучения бедной девушки, волосы встали дыбом, словно они в самом деле видели муки ада. Вдруг что-то черное сорвалось с крыши и упало прямо в пылавшую карету. Это была обезьянка. Она с жалобным криком прижалась к девушке, но вскоре и обезьянка, и девушка скрылись в клубах черного дыма. Есихидэ словно окаменел. Но если до тех пор он страдал, то теперь его лицо светилось самозабвенным восторгом. Все с восхищением смотрели на художника как на новоявленного будду — Это было величественное зрелище. Только его светлость сидел наверху, на галерее, с искаженным лицом и, как зверь, у которого пересохло в горле, задыхаясь, ловил ртом воздух…
Об этой истории ходили разные слухи. Одни считали, что его светлость сжег дочь художника, чтобы отомстить за отвергнутую любовь. Другие, в том числе рассказчица, полагали, что его светлость хотел проучить злобного художника, который ради своей картины готов был сжечь карету и убить человека. Рассказчица своими ушами слышала это из уст его светлости.
Есихидэ не оставил своего намерения написать картину, напротив, лишь утвердился в нем. Через месяц ширма с картиной мук ада была закончена. Преподнеся ширмы его светлости, Есихидэ в следующую же ночь повесился. Тело его до сих пор лежит в земле на месте их дома, но надгробный камень так оброс мхом, что никто и не знает, чья это могила.