Роберт Рождественский вошел в литературу вместе с группой талантливых сверстников, среди которых выделялись Е. Евтушенко, Б. Ахмадулина, А. Вознесенский. Читателей прежде всего подкупал гражданский и нравственный пафос этой разнообразной лирики, которая утверждает личность творящего человека в центре Вселенной. Анализируя “Балладу о таланте, боге и черте” , мы видим, что первые же строки произведения ставят важный вопрос: “Все говорят: “Его талант от бога!” А ежели от черта? Что тогда?..” Образ таланта с первых же строф предстает перед нами двояко. Это и талант – в смысле необычных человеческих способностей и качеств, и талант как сам человек, наделенный таким даром.
Причем вначале поэт описывает своего героя совершенно буднично и прозаично: “… И жил талант. Больной. Нелепый. Хмурый”. Эти короткие отрывистые предложения, состоящие каждое из единственного прилагательного, обладают огромными возможностями эмоционального воздействия на читателя: сила напряжения при переходе от одного предложения к другому нарастает все больше и больше. В “бытовых” характеристиках и описании каждодневной жизни таланта полностью отсутствует какая-либо возвышенность:
Вставал талант, почесываясь сонно. Утерянную личность обретал. И банка огуречного рассола была ему нужнее, чем нектар
А поскольку все это явно происходит утром, читатель заинтригован: чем же занимался человек до сих пор? Оказывается, выслушав монолог черта (“Послушай, бездарь! Кому теперь стихи твои нужны?! Ведь ты, как все, потонешь в адской бездне. Расслабься!..”), он попросту отправляется “в кабак. И расслабляется!” В последующих строфах поэт вновь и вновь использует уже знакомый нас прием, употребляя слово в нескольких значениях и значительно усиливая этим эмоциональное напряжение:
Он вдохновенно пил! Так пил, что черт глядел и умилялся. Талант себя талантливо губил!..
Этот языковой прием, основанный на сочетании, казалось бы, таких парадоксально несочетаемых по смыслу и стилистике слов (талантливо губил) создает перед читателем живые и сильные образы, позволяет сделать их максимально, до боли, трагичными. Напряжение все нарастает. Вторая половина “Баллады…” пронизана горьким пафосом и надеждой. Здесь повествуется о том, как талант работал – “Зло, ожесточенно. Перо макая в собственную боль”. Эта тема, последовательно развиваясь далее, звучит на все более и более пронзительной ноте: “Теперь он богом был! И был он чертом! А это значит: был самим собой”. Напряженность достигает своего апогея. Вот ответ на вечный вопрос: талант от бога или от черта?
Истинный талант сам себе и бог, и черт. Вновь сочетание противоположностей дает нам возможность взглянуть на мир другими глазами, увидеть его не в однозначных категориях “белое – черное”, а во всем многоцветии. После этой кульминации автор вновь “спускается” на землю, к образам зрителей, наблюдавших за процессом творения. И богу, и черту здесь приписываются совершенно человеческие, к тому же неожиданные действия. Вот как они реагировали на успех таланта:
Крестился бог. И чертыхался бог. Да как же смог он написать такое?! …А он еще и не такое мог”. Насколько буднично и просто звучит последняя строка! Никаких стилистических излишеств, лексика самая что ни на есть разговорная. Но в этой простоте – та сила, с которой поэт выражает основную идею произведения: истинному таланту подвластно все. Фраза сказана как бы тихим голосом, но он настолько уверен в справедливости произнесенного, что отпадает надобность в патетике, громкости, декламации. Все как бы само собой разумеется, и в этом великая истина…