В поэзии Осипа Мандельштама есть несколько знаковых метафор, которые кочуют из произведения в произведения. Более того, на них, словно на тонкую нить, нанизывается все последующее повествование, благодаря чему создаются удивительные и достаточно сложные в своем восприятии образы. Одна из таких метафор была использована в стихотворении “В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа…” , написанном в 1917 году. Само стихотворение посвящено революции, которая вызвала у поэта смесь ужаса и отвращения. Мандельштам прекрасно понимал, что за чье-то стремление к власти придется заплатить слишком высокую цену. Именно тогда в его творчестве и появился образ стрельчатого леса – метафора, которая символизирует тонкую грань между духовным и материальным миром. Именно лес является той нейтральной зоной, которая для поэта становится своеобразной отдушиной. Когда привычная жизнь летит под откос, лесная чаща превращается в надежное убежище, а сами деревья – в роскошный музыкальный инструмент. “Нам пели Шуберта”, – отмечает автор, сумевший уловить в шелесте листвы знакомую мелодию. Мысленно он возвращается в прошлое и проводит параллель между собственным восприятием действительности, отмечая: “Старинной песни мир – коричневый, зеленый”. Музыка в подсознании Мандельштама приобретает собственную окраску, которая соответствует оттенкам леса, где “лип рокочущие кроны с бездумной яростью качает царь лесной”.
Последняя метафора перекликается с теми чувствами, которые переполняют душу поэта. Ведь “бездумная ярость” отныне окружает его повсюду, она вторгается в повседневность, неся с собой хаос, смерть и разрушение. Даже удивительная песня, подслушанная украдкой, уже не кажется автору такой упоительной и нежной. Ведь и в ней он улавливает ноты нависшей над миром угрозы. В итоге изысканная мелодия уже звучит как “песня дикая” и напоминает Мандельштаму “черное вино”, вязкое, приторное и смертоносное.
Пытаясь уйти от кошмара, который преследует поэта буквально повсюду, он отправляется в лес, но не находит под сводами вековых деревьев успокоение. Мнимая тишина оказывается иллюзией, и Мандельштам с горечью восклицает: “Это двойник, пустое провиденье, бессмысленно глядит в холодное окно!”. От этого поэтического образа веет безнадежностью и обреченностью. Автор действительно предчувствует, что произошло что-то неповторимое, и волшебная музыка Шуберта теперь также иллюзорна, как воспоминания детства, в которых поэт видит себя счастливым и безмятежным.