Размышляя как-то об искусстве, Стендаль высказал следующую мысль: “Каждый художник должен смотреть на природу по-своему. Что может быть нелепее взгляда на природу, заимствованного у другого человека, и притом иной раз у человека с совершенно противоположным характером”. Писатель до конца жизни следовал этому утверждению, создавая свои произведения, которые и сегодня являются “письмами в будущее”.
После завершения “Пармской обители” Стендаль полон новых творческих замыслов и идей. Однако незаметно приближалась старость, и большинство его замыслов остались незавершенными. Роман “Лумьель” так и остался лежать на рабочем столе писателя незаконченным и был опубликован лишь много лет спустя. Итальянская хроника “Сестра схоластика” – последняя рукопись, которую правил Стендаль.
В последние годы жизни писателя все чаще посещали мрачные мысли. Он рисовал пистолеты на полях своих бесконечных тетрадей, и только оптимистическое миросознание и его интерес к различным проявлениям жизни удерживали Стендаля от рокового выстрела.
8 ноября 1841 г. писатель записал в своем дневнике следующую фразу: “Ничего нет смешного в том, что я могу умереть на улице”. Стендаль действительно умер на улице 23 марта 1842 г. Во время прогулки он упал, сраженный апоплексическим ударом. На следующий день французские газеты поместили краткое сообщение о том, что на кладбище Монмартр погребен… малоизвестный немецкий стихотворец Фридрих Стиндаль.
Как-то Стендаль в шутку заметил: “Меня будут читать в 1935 году”. Однако не прошло и десяти лет после смерти писателя, как его творчество “открыл” для себя и всей читающей Франции популярный литературовед и философ-позитивист Ипполит Тен. Он писал: “Я ищу слова для того, чтобы определить характер ума Стендаля, и мне кажется, что слова эти “выдающийся ум””. Эмиль Золя, считающий себя наследником реалистической традиции, вспоминая Стендаля как одного из своих учителей, подчеркивал: “Никто еще не овладел так механизмом человеческой души”. А в середине XX в. Луи Арагон заявлял: “Стендаль – писатель будущего. Нам очень хочется надеяться, что вы, вслед за великим скептиком и гуманистом XX в. Анатолем Франсом, сможете сказать: “Стендаля мы любим, и нам приятно перечитывать творения этого беспокойнейшего из умов”.