Нравственная пустота, как новая для Чарльза Диккенса этическая категория, впервые возникает на страницах романа “Дэвид Копперфилд”. Случайно ли это? Диккенс, отказавшись в своем творчестве от механических сил, разрубающих узлы противоречий, и развеяв иллюзии самообмана своих героев, в определенном смысле лишил их “больших надежд”, пусть нереальных, сказочных, но надежд. Что же им остается? Ведь самое большое прозрение не может заменить даже самую маленькую надежду.
В ранних романах писателя смерть мистера Спенлоу, разрешила бы все противоречия и привела бы к счастливому завершению рассказанную писателем историю. Но в “Дэвиде Копперфилде” уже все иначе. Смерть мистера Спенлоу, устранившая перед Дэвидом препятствие к достижению цели, не только не упрощает проблему, но наоборот, усложняет ее. В душе Дэвида зарождается сомнение: правильно ли сделан выбор, будет ли ему верным другом девочка-жена, по сути двойник другой девочки-жены – матери Дэвида.
Фактически в романе идеал раннего Диккенса – сказочный образ женщины-ребенка, воплощающий ангельскую чистоту, – постепенно утрачивает свою привлекательность, развенчивается самим автором и, наконец, обнаруживает свою нравственную пустоту. Но угроза нравственной пустоты, как “дамоклов меч”, нависает и над Дэвидом Копперфилдом. И этим дамокловым мечом является сомнение, которое тоже не может заменить утраченные надежды. Ведь недаром герои Диккенса в этом романе, наделенные нравственной пустотой, Спенлоу и Стирфорт, умирают, а крайнее выражение нравственной пустоты воплощается в образе отвратительного Урия Гипа.
Дело в том, что Диккенс не лишает своих героев “больших надежд”. Даже в этом “наполненном жизнью” романе, в котором так последовательно писатель утверждает жизненный опыт, все же нашлось место рождественской теме. Но эта близкая сердцу писателя тема уже связана не столько с теплом домашнего очага, сколько с идеей борьбы в бурном житейском море, столь чуждой раннему Диккенсу.
Таким образом, вместо иллюзий “больших надежд” Диккенс предлагает своим героям борьбу за счастье, ибо счастье можно только выстрадать, пройдя через все жизненные испытания и невзгоды. Борьба в житейском море становится той “очищающей силой”, которая помогает Дэвиду прозреть и увидеть в Агнес качества, близкие уже самому повзрослевшему герою. Угроза нравственной пустоты исчезает, побежденная борьбой за счастье, в ходе которой наступает истинное нравственное прозрение и свершение “больших надежд” самых дорогих писателю героев.