ИЗОБРАЖЕНИЕ УХОДЯЩЕГО МИРА В ПЬЕСЕ А. П. ЧЕХОВА «ВИШНЕВЫЙ САД»
Лирическая комедия. Так обозначен жанр пьесы Антона Павловича Чехова «Вишневый сад». Однако, читая это произведение, каждый из нас проникается сознанием происходящей трагедии, которая охватывает не одно поколение и даже не одну семью. Ход истории — и сюжет комедии и ее содержание. В пьесе обыгрывается ситуация, которая стала излюбленной для новой драмы XX века, — ситуация порога, когда сложившиеся годами общественный уклад, правила и устои уходят, а что появится взамен, еще не совсем ясно. Пока ничего конкретного не происходит, но уже есть предчувствие беды, ощущение бездны, в которую должен упасть человек.
Пьеса «Вишневый сад» замечательна тем, что автор не только создал образы людей, чья жизнь пришлась на переломную эпоху, но запечатлел время в его движении. Запечатлел, не оправдывая и не осуждая ничьей правоты в ущерб правоте другого, предоставив читателю самому оценить происходящее и сделать собственные выводы.
Пьеса Чехова начинается весело, почти оптимистично: еще слышны веселый смех, лирические воспоминания, нежные слова любви; еще происходят романтичные встречи; еще живы надежды на спасение. Но все это — как будто во сне, в мечтах, в фантазиях людей. А реальная жизнь — другая. И к этой реальной жизни всех возвращает во втором действии Ермолай Лопахин: «Напоминаю вам, господа: 22-го августа будет продаваться вишневый сад. Думайте об этом!.. Думайте!..» И эти слова вносят беспокойство, смятение и тревогу в души владельцев сада. Эту тревогу, это предчувствие чего-то неизбежного уже не могут заглушить танцы, веселье, наигранные и нелепые шутки.
Каждый герой «Вишневого сада» проживает «свою жизнь» и поглощен «своей правдой», погружен в свои переживания, не совсем понимая или даже не замечая чужой боли, чужой радости, чужих переживаний и надежд. И не потому, что все они черствые, бездушные люди, а потому, что никому из них не дано знать «всей правды», каждый видит только ее часть, принимая свое неполное знание за полноту истины.
Любовь Андреевна Раневская — из старинного рода поместных дворян. Она родилась и выросла в состоятельной семье. В их поместье был хороший дом, огромный вишневый сад, рядом — глубокая река, в двадцати верстах — большой город. Во времена деда и отца Раневской хозяйство было хорошо налажено, жили с размахом. Об этом свидетельствуют отрывочные воспоминания Фирса: «В прежнее время, лет сорок-пятьдесят назад, вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили… сушеную вишню возами отправляли в Москву и в Харьков. Денег было!..» Теперь имение пришло в упадок, но родительский дом и вишневый сад — последнее, что осталось у Раневской.
Мы встречаемся с героиней, когда она после долгого отсутствия вернулась в родное поместье. В России она не была пять лет, проведя эти годы в Париже. Из рассказа ее дочери Ани мы узнаем, что обстоятельства, в свое время заставившие Любовь Андреевну покинуть родину, были драматическими. А теперь и первые минуты пребывания в родном доме омрачены: имение выставлено на продажу.
Раневская наделена щедрой, доброй душой. К ней тянутся, ею любуются, с ней советуются, у нее просят помощи, но неосторожно сказанные слова Гаева свидетельствуют о том, что не все в ее характере однозначно. Например, уже в первом действии Чехов несколькими штрихами дает почувствовать легковесность ее бурных переживаний. Чувства ее выражаются несколько преувеличенно, и это заставляет нас сомневаться в их силе и глубине. Раневская умна и способна иногда сказать горькую правду о себе самой, но не способна ничего изменить и исправить: жизнь за чужой счет испортила ее, сделала рабой собственных капризов, рабой обстоятельств, рабой негодяя, который обманул и обобрал ее.
С продажей усадьбы мир для Раневской рушится. «Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом», — говорит она. Выхода из создавшейся ситуации Любовь Андреевна не видит и с ужасом ждет эту беду — торги, назначенные на 22 августа, прекрасно понимая, что ни Гаев, ни мифический генерал, который может ссудить деньги, ни ярославская тетушка тут не помогут. И, тем не менее, она против предложения Лопахина, считая раздел имения на дачные участки и сдачу в аренду ужасной пошлостью. Раневская убеждена, что все случившееся послано ей свыше «за грехи». Окончательно обрисовывается образ этой женщины в сцене, когда она в слезах обращается к Богу: «Господи, Господи, будь милостив, прости мне грехи мои! Не наказывай меня больше!..» И сразу после этих слов авторская ремарка: «Достает из кармана телеграмму». Парижская телеграмма изменила ход ее мыслей. Теперь она уходит от разговора о вишневом саде и намерена снова ехать в Париж. «…Что же делать, — объясняет она Пете Трофимову, — …он болен, он одинок, несчастлив, а кто там поглядит за ним, кто удержит его от ошибок, кто даст ему вовремя лекарство? И что ж тут скрывать или молчать, я люблю его, это ясно… Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу». Такое поведение — логика характера Раневской. В ее понимании жить можно только любовью. Во имя любви она оставляла дочь, вишневый сад, родину, ее «потянуло в Россию» после неудачи в любви. Теперь все ее мысли о Париже, тревоги, судьба вишневого сада, усадьбы, близких и родных людей отступают перед чувством, противиться которому она не в силах.
После того как вишневый сад продан и принято решение об отъезде в Париж, все окружающие заметили, что Раневская успокоилась. «Нервы мои лучше… — говорит она и продолжает с бравадой, обращаясь к Ане: — Я уезжаю в Париж, буду жить там на те деньги, которые прислала твоя ярославская бабушка на покупку имения — да здравствует бабушка! — а денег этих хватит ненадолго». Раневская живет на деньги, взятые взаймы у Лопахина, будет жить на тетушкины. Петя Трофимов объясняет этот факт исторически: «Владеть живыми душами — ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя, уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет». Петя имел в виду помещиков-крепостников, предков Гаева, Симеонова-Пищика. Он ставит в этот ряд и Раневскую.
Брат Раневской — Леонид Андреевич Гаев — фигура целиком и полностью порожденная своим временем. Он сам подчеркивает это репликой: «Я человек восьмидесятых». Недаром он так вдохновенно приветствует столетний юбилей своего «многоуважаемого шкафа». В Гаеве немало обаятельного, наивного, милого, чудаковатого, но нередко в нем обнаруживается высокомерие, брезгливость, когда он, например, разговаривает с Фирсом и Яшей или говорит о мужиках. В стремлении подчеркнуть свое «барство» этот аристократ, проевший состояние «на леденцах», даже жалок, по крайней мере в новую эпоху такая фигура выглядит нелепо и комично. В конце первого действия Гаев, казалось бы, здраво рассуждает о положении вишневого сада: «Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима» . Но тут же отвлекается, начинает говорить гадкие слова о своей сестре, следом раскаивается, снова начинает разглагольствовать о спасении вишневого сада, да так убедительно, что сам проникается верой в собственную выдумку. Во всем этом сказывается его легкомыслие и полная беспомощность.
Таким образом, в «Вишневом саде» мы видим смену двух исторических времен: уходит период вишневых садов с их возвышенной красотой и поэзией. Уходит безвозвратно. И это чувствуют их бывшие владельцы. Именно поэтому немного смешными, наивными и нелепыми представляются нам их образы.
Раневская и Гаев — типичные представители этого уходящего мира. Автор рисует их совершенно не приспособленными к новой жизни, нерешительными, пассивными. Они вроде бы и сознают, что теряют сад, но в то же время не предпринимают никаких реальных попыток его спасти. Да, Чехов относится к своим героям, в частности к Раневской, с глубоким сочувствием. Но в то же время в описании этого образа постоянно слышится скрытая ирония над ее практической беспомощностью, слабостью характера, пассивностью. В таком же трагикомическом свете предстает перед нами и Гаев. И в этом заключается мастерство автора — его образы живые, понятные.
Жестоко рубят прекрасный сад, в заколоченном доме забывают Фирса — общая картина мира изменилась, изменились сами люди. В этом заключается основной драматический конфликт пьесы.
Ушло не только благосостояние, экономическое процветание старых хозяев жизни, ушли не просто их времена — уходит сама их жизнь. Рушатся старые основы и вне и в душах людей. И это не поправишь деньгами или удачной сделкой. Тут уже ничего изменить нельзя. «Жизнь-то прошла…» — говорит Фирс в последней сцене пьесы. И в его словах — окончательный приговор отжившему укладу жизни, близкий конец которого пророчески чувствовал А. П. Чехов.