Максим Горький писал русскому писателю А. П. Чехову: “Вы человек, которому достаточно одного слова для того, чтобы создать образ, и фразы, чтобы сотворить рассказ, дивный рассказ, который ввертывается в глубь и суть жизни, как буров в землю”. Многие рассказы Чехова занимают 2-3 страницы. Нужно было обладать особым даром наблюдательности и тончайшим мастерством, чтобы уметь так кратко и просто, изображая явления жизни и обыкновенных людей, передать глубокое содержание и доставить высокое художественное наслаждение.
Когда читаешь рассказ Чехова “Хамелеон”, всегда смешно и немного грустно. Автор высмеивает в нем все дурное, мешающее людям жить справедливо и честно: лицемерие, грубость, трусость, наглость сильных и заискивание слабых. Полицейский надзиратель Очумелов очень уверенно чувствует себя в своем городе: везде порядок, “на площади ни души”, “нет даже нищих”. Заметив беспорядок, Очумелов “шагает к сборищу”. Оказывается, какая-то собака укусила золотых дел мастера Хрюкина. Собака – это даже громко сказано, это “белый борзой щенок с острой мордой и желтые пятном на спине. В слезящихся глазах его выражение тоски и ужаса”. Щенок сам испуган шумом и большим количеством народа.
Чья собака – неизвестно. Очумелов ругается, что собак так распустили, грозится оштрафовать хозяина собаки: “Как оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу кузькину мать!” Очумелов собирается истребить собаку, думает, что она бешеная. Он вообще не стесняется в выражениях, ведет себя по-хамски.
Но как только высказывается предположение, что это собака генерала Жигалова, надзирателя сразу бросает в жар (“Ужас, как жарко!”), и он сразу становится на защиту собаки: “…как она могла тебя укусить?.. Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила!” Виноватым сразу оказывается Хрюкин: “Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком… Знаю вас, чертей!” Выясняется, что действительно виноват сам потерпевший: он ткнул собаке в морду зажженной сигаретой – и собака укусила мучителя. Хрюкин пытается защищаться, но опять высказывается предположение, что это не генеральская, а все-таки бродячая собака. И Очумелов, как хамелеон, меняет свой цвет, приспосабливаясь к окружающей среде, в третий раз меняет свое мнение. Раз собака не генеральская – “нужно проучить!”, это не собака, а “черт знает что!” Надзиратель советует Хрюкину дела этого так не оставлять.
Городовой продолжает рассуждать: “А может быть, и генеральская… На морде у ней не написано… Намедни во дворе у него такую видел”. У Очумелова от страха мороз пошел по коже: “Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто… Что-то ветром подуло… Знобит…” И в угоду генералу ругает Хрюкина: “Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..” И собачка опять, “может быть, дорогая… Собака – нежная тварь…” И в очередной раз Очумелов меняет свое мнение и самоуправствует: после того как генеральский повар Прохор сказал, что “этаких у нас отродясь не бывало”, не дослушав Прохора до конца, надзиратель смело командует: “Нечего тут долго разговаривать… Ежели сказал, что бродячая, стало быть, и бродячая… Истребить, вот и все!” И Очумелов трусит, когда выясняется, что собака “генералова брата”, “все лицо его заливается улыбкой умиления”: “Так это ихняя собачка? Очень рад… Собачонка ничего себе… Шустрая такая… Ну, чего дрожишь, цуцык этакий…”
Естественно, высший чин не может быть виноватым, виноват теперь Хрюкин, толпа над ним хохочет, а Очумелов грозит: “Я еще доберусь до тебя!”
Так ярко, как это сделал в своем рассказе А. П. Чехов, никто не осмеивал до него самоуправство и чинопочитание, пресмыкательство низших чинов перед высшими.