Поэма Н. В. Гоголя “Мертвые души” (1835-1841) принадлежит к тем неустаревающим произведениям искусства, которые ведут к масштабным художественным обобщениям, поднимают коренные проблемы человеческой жизни. В омертвении душ персонажей (помещиков, чиновников, самого Чичикова) Гоголь видит трагическое омертвение всего человечества, унылое движение истории по замкнутому кругу. Истоки духовной пустоты человека кроются, по мысли писателя, не только в социальных условиях, но и в особенностях психического склада личности (в равной степени относятся к “мертвым душам” и помещики-крепостники и сам делец-приобретатель Павел Иванович Чичиков).
Приемы реалистической типизации Гоголя прекрасно уловил Пушкин. “Он мне говорил всегда, – вспоминал автор “Мертвых душ”, – что ни у одного писателя не было этого дара выставлять так ярко пошлость жизни, уметь очертить в такой силе пошлость пошлого человека, чтобы вся та мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно
в глаза всем”. Именно поэтому персонажи гоголевской поэмы – это, говоря словами В. Г.
Белинского, “знакомые незнакомцы”.
Образ дельца-приобретателя Павла Ивановича Чичикова типичен. Беда, однако, не в том, что Павел Иванович – “делец” (в нашу современную российскую жизнь слово “предприниматель” вошло уже прочно и окончательно), а в его духовной ущербности, замаскированной пошлости. Об этом убедительно говорит в своем эссе “Николай Гоголь” Владимир Набоков (“Новый мир”, 1987, № 4). Мертвенность Чичикова подчеркивается полным отсутствием перемен в его “духовной” жизни, погруженностью в суету. Бричка Павла Ивановича долго не сходит с какого-то заколдованного круга. Судьба героя, как
показывает Гоголь, вечно возвращается “на круги своя” (каждая новая афера кончается
разоблачением, которое, в свою очередь, не мешает “непотопляемому” Чичикову вновь и
вновь начинать все с нуля). Биография Павла Ивановича – образец глубочайшего
психологического исследования. Гоголь пишет о своем герое: “Не загляни автор
поглубже ему в душу, не шевельни на дне ее того, что ускользает и прячется от света, не
обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому не вверяет человек… и все
были бы радешеньки и приняли бы его за интересного человека”.
Жизнь Чичикова подчинена одной цели – обогащению ради достижения комфорта, “всех удовольств”, “всяких достатков”: экипажей, отличного дома, вкусных обедов… Эта примитивная мечта и питает неутомимую энергию “подлеца”, который отлично помнит отцовский наказ “больше всего беречь и копить копейку”. Сочувствие к людям полностью вытравляется из сердца героя (бросает на произвол судьбы спившегося учителя, предает начальника по службе, радуется высокой смертности крестьян), уступая место виртуозному умению угождать нужным лицам. В городском училище Чичиков выбивается в любимые ученики своим “прилежанием и опрятностью”, полностью постигает “дух начальника”, ценившего в своих подопечных покорность. На службе в казенной палате Павел Иванович добивается расположения “неприступного” повытчика. “Наконец он пронюхал его домашнюю, семейственную жизнь… переехал к нему в дом,
сделался нужным и необходимым человеком, закупал и муку и сахар, с дочерью обращался, как с невестой, повытчика звал папенькой и целовал его в руку…” Словом, в
Чичикове
оказывается все, “что нужно для этого мира: и приятность в оборотах и поступках, и
бойкость в делах. С такими средствами добыл он в непродолжительное время то, что
называют хлебное местечко, и воспользовался им отличным образом”. Приехав же в губернский город N, Павел Иванович умело льстит местным чиновникам. “Губернатору намекнул как-то вскользь, что в его губернию въезжаешь, как в рай, дороги везде
бархатные… Полицмейстеру сказал что-то очень лестное насчет городских будочников…”
– удивительную способность приспосабливаться к новому собеседнику демонстрирует Чичиков в разговорах с помещиками. Достаточно сравнить беседы с Маниловым и Собакевичем о городских чиновниках.
Беспринципное подстраивание Павла Ивановича под очередного собеседника отражает
предельную расчетливость героя: из общения с тем или иным человеком он старается
извлечь конкретную выгоду (купить мертвые души, добиться продвижения по службе). Свою роль играют, конечно, знание реальной жизни и определенные актерские способности. Рисуя в первой главе портрет Павла Ивановича, Гоголь специально подчеркивает “неопределенность”, “аморфность” Чичикова: “В бричке сидел господин, не
красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя
сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод”. Такая внешность позволяет герою быстро менять психологические маски (в разговоре с Маниловым Чичиков напоминает восторженного юношу, в беседе с Плюшкиным – умудренного жизнью и благонамеренного господина). Следует еще раз подчеркнуть, что все “таланты” Павла Ивановича служат лишь одной цели – обогащению (умелые спекуляции
в городском училище, новый способ получения взяток на “хлебном местечке”,
строительство казенного дома и обворовывание казны, сговор с контрабандистами во время службы на таможне, афера с мертвыми душами).
Искренние человеческие чувства чужды Чичикову. Радость доставляет ему только одно –
выгодная сделка. Вспомним, что он даже “поет” после того, как удается выгодно приобрести мертвые души у Плюшкина. Пошлость Чичикова проявляется и в размышлениях о красивой блондинке, встреченной после посещения Ноздрева. В голову героя приходит мысль не о красоте, а о возможном богатстве незнакомки: “Ведь если, положим, этой девушке да придать тысячонок двести приданого, из нее
бы мог выйти очень, очень лакомый кусочек”.
Образ пошляка Чичикова, как мне кажется, универсален, не привязан к какому-то
определенному историческому времени. “Чичиковщина” отнюдь не исчерпывается одним
стяжательством. Она представляет собой силу суетной пошлости, внутренней пустоты,
мелочности, фальши. И она, к сожалению, проявляет себя в любую эпоху…
В финале поэмы Гоголь намечает некоторые перспективы духовного возрождения героя (об этом подробно говорится во втором томе “Мертвых душ”), размышляет над возможностью преодоления пошлой “омертвелости”, “нетронутости” мира. Преодоление зла заключается, по мысли писателя, не в социальном переустройстве общества, а в раскрытии неисчерпаемого духовного потенциала русского народа. Возникает образ бесконечной дороги и несущейся вперед птицы-тройки. В этом неукротимом движении чувствуется уверенность Гоголя в великом предназначении России, в возможности
духовного воскресения человечества.