“Человек всегда был и будет самым любопытным явлением для человека…” (В. Г. Белинский). (По стихотворению В. В. Маяковского “Послушайте!”)
О чем бы ни рассуждал писатель, какие бы проблемы он ни обсуждал, в центре всегда оказывается человек. Мы живем в мире людей, и любое восприятие явлений мира происходит с “оглядкой” на человека. К чему бы мы ни обратились, везде мы обнаруживаем, что “человек – мера вещей”. Неожиданно, сильно и остро воспринимает мир мой любимый поэт Владимир Владимирович Маяковский. Его произведения рождают особый мир человеческой трагедии. Поэт вбирает в себя всю окружающую действительность и преобразует ее. Лирический герой, вокруг которого строится мир, готов жить для всего человечества и нести ему новое представление об этом ужасном мире: Я вышел на площадь, выжженный квартал надел на голову, как рыжий парик. Людям страшно – у меня изо рта шевелит ногами непрожеванный крик. Мое первое впечатление от знакомства с ранними стихами Маяковского точно такое, как его определил Юрий Олеша: “Они вызвали жгучий интерес, как раскрытие занавеса в каком-то удивительном театре”. Все в самом поэте и его лирике поразило мое воображение: Все, чего касался ты, казалось Не таким, как было до сих пор… А. А. Ахматова удивительно верно подметила уникальность, неповторимость Маяковского: Все, что разрушал ты, разрушалось, В каждом слове бился приговор. В самом деле ранние стихи Маяковского: его известное “Нате!” – как “пощечина общественному вкусу”; его знаменитое “Вам!” – как выражение эпатажа. Его четыре ошеломляющих крика “Долой!” в поэме “Облако в штанах”, его дерзкое, вызывающее обращение к Богу чуть было не заглушили мой жгучий интерес, вызванный необычайными стихами. Но строка “За всех расплачусь и за всех расплачусь” спасла ситуацию. Я поняла окончательно, что передо мною не только и не столько нигилист базаровского толка, ниспровергающий социальные ценности, пусть даже во имя новой культуры, которая содействовала бы совершенствованию человека, – передо мною человек, испытывающий душевную муку, и мое сердце отозвалось на его боль, на его жалобу: Кричу кирпичу, Слов исступленных вонзаю кинжал в неба распухшую мякоть: “Солнце! Отец мой! Сжалься хоть ты и не мучай. Это тобою пролитая кровь моя Льется дорогою дальней…” Принятие этих строк произошло раньше их понимания. Ясно одно: “плохо человеку, когда он один…”. Душевная мука героя, его “одинокость” в огромном, бесприютном мире, его крик отчаяния из-за бездомности и глухоты окружающих, его сострадание к обиженному существу (увидеть человеческую боль в глазах упавшей лошади – это значит самому испытывать боль “и звериную общую тоску”) – все эти особенности ранней лирики Маяковского убедили меня в одном: передо мною стихи одного из самых талантливых лириков двадцатого века. Слова современного критика В. Ковина о том, что Маяковский – “один из наиболее остро страдающих, раздираемых мучительными противоречиями лириков революционной эпохи”, помогли мне осознать суть ранней лирики поэта. Доверительность, боль, сострадание, мечта о прекрасном человеке – эти нравственные ценности останутся непреходящими. Послушайте! Ведь, если звезды зажигают – Значит – это кому-нибудь нужно? “Послушайте!” – да ведь это приглашение читателя, а значит и меня, к диалогу. С восклицательным знаком, значит, это настоятельное приглашение поговорить о самом важном, о высоком, о значительном. И мое читательское сердце с готовностью подчиняется поэту, потому что мне тоже интересно поразмышлять не о быте, а о бытии. Я хочу, “чтобы они были” (звезды в моей судьбе). И непоэтическое слово “плевочки” меня не остановило в стремлении дочитать стихотворение до конца. Уменьшительно-ласкательный суффикс “-очк” сделал свое дело – смягчил реакцию отторжения. Человек испытывает душевную маяту, “беззвездную муку”, которую я понимаю как отсутствие всякой мечты в жизни, идеала. Поэт выражает здесь свое романтическое мировосприятие: постигает правду жизни в свете высоких идеалов. (Поскольку в будущем идеалы Маяковского связаны с коммунизмом, его мировосприятие называют сегодня романтическим футуризмом.) А реализуется оно в стиле гиперболического метафоризма. Поэт не отделяет своего мира от Вселенной. Ему “подпитка” из космоса, от звезд-жемчужин необходима, чтобы стать сильным, способным оказать поддержку слабому, сказать ему: Ведь тебе теперь ничего? Не страшно? Да?! Чтобы зажечь звезду, чтобы увлечь высокой мечтой – ради этого следует изрядно потрудиться. И эта напряженность стиха создается звуковой, ритмической, эмоциональной энергией, пронизывающей все строки. В глаголах (а их всего девятнадцать!): “вырывается”, “плачет”, “клянется” – передан накал чувств, на
стоящее раскаленное “леево”. Повторы слов в начале строки, единоначатия, анафора создают интонацию убежденности. Кольцевая композиция (одинаковые начало и конец стихотворения) убеждают в том, что “мысль-чувствование”, то есть сюжет стихотворения, у поэта продуман до точки. Ритмичность стиха Маяковский достигает не одинаковым количеством однородных стоп, ударных и безударных слогов, но четкой самостоятельностью каждого фонетического слова. Известно, что фонетическое слово включает в себя слова, не несущие ударения или со слабым ударением: Послушайте! Ведь если // звезды // зажигают… Слова “ведь” и “если” – одно фонетическое слово. Оно произносится непрерывно, после него возможна “просторная пауза”. В стихотворении, как утверждал сам поэт, иногда нужно “сделать остановку, иначе ритм оборвется”. Семь знаков тире способствуют ритмичности этого удивительного стихотворения. Конечно, поэту хорошо известно силлаботоническое стихосложение, поэтому, например, он так органично вводит трехсложный традиционный размер – амфибрахий: “В метелях полуденной пыли…” Меня в стихотворении привлекает богатство интонаций: от задушевно-разговорной до патетической. Восхищает и результат поэтического действа: пройдя через муки страха, отчаяния, унижения (поцеловав “жилистую” руку создателя), успокоив кого-то нуждающегося в утешении – звезде, поэт “ходит спокойный” лишь наружно, а по сути остается тревожным. Вот этой бесконечной тревогой за человека мне и близко стихотворение “Послушайте!”. В нем Маяковский проявил себя как “король метафоры”, как поэт напряженной духовной жизни, многообразных психических состояний.