Пьеса М. Горького “На дне” создана более восьмидесяти лет назад. И все эти годы она не переставала вызывать споры. Это можно объяснить множеством проблем, поставленных автором, проблем, которые на разных этапах исторического развития приобретают новую актуальность. Это объясняется и сложностью, противоречивостью авторской позиции. Повлияло на судьбу произведения, на его восприятие то, что сложные, философски неоднозначные идеи писателя были искусственно упрощены, превращены в лозунги, взяты на вооружение официальной пропагандой недавних лет. Слова: “Человек… это звучит гордо!” становились нередко плакатными надписями, почти такими же распространенными, как “Слава КПСС!”, а сам монолог Сатина заучивался наизусть.
Пьеса М. Горького – новаторское литературное произведение. В центре ее – не столько человеческие судьбы, сколько столкновение идей, спор о человеке, о смысле жизни. Ядром этого спора является проблема правды и лжи, восприятие жизни такой, какова она есть на самом деле, со всей ее безысходностью и правдой для персонажей – людей “дна”, или жизнь с иллюзиями, в каких бы разнообразных и причудливых формах они ни представали. Этот спор начинается задолго до появления в ночлежке Луки и продолжается после его ухода.
Уже в самом начале пьесы Квашня тешит себя иллюзиями, что она – свободная женщина, а Настя – мечтами о великом чувстве, заимствуя его из книги “Роковая любовь”. И с самого начала в этот мир иллюзий врывается роковая правда. Не случайно бросает свою реплику Квашня, обращаясь к Клещу: “Не терпишь правды!”. С самого начала пьесы, многое звучит как спор М. Горького с самим собой, со своей прежней идеализацией босяков. В костылевской ночлежке свобода оказывается призрачной – опустившись на “дно”, люди не ушли от жизни, она настигает их. И прежнее горьковское желание – рассмотреть в босяках, люмпенах, людей, отторгнутых от нормальной человеческой жизни, прежде всего хорошее – также отступает на второй план. Эти люди жестоки друг к другу, жизнь сделала их такими. И эта жестокость проявляется прежде всего в том, с какой настойчивостью они разрушают иллюзии других людей, например, Насти, умирающей Анны, Клеща с его надеждой выбраться из ночлежки, начать новую жизнь, Барона, все достояние которого составляют воспоминания о былом величии рода и которому Настя бросает в ожесточении реплику: “Врешь, не было этого!”.
В среде этих ожесточенных жизнью людей появляется странник Лука. И с его появлением начавшийся уже спор о человеке, о правде и лжи в его жизни обостряется. Всмотримся внимательнее в образ Луки. Прежде всего отметим, что именно этот персонаж пьесы вызывает наиболее ожесточенные споры, составляет ее драматургический нерв. Лука утешает людей. Чем можно утешить этих выброшенных из жизни, опустившихся на дно ее бывших баронов, актеров, рабочего человека, потерявшего работу, умирающую женщину, которой нечего и вспомнить хорошего о прожитой жизни, потомственного вора? И Лука прибегает ко лжи, как к словесному наркотику, как к обезболивающему средству. В обитателей ночлежки он вселяет иллюзии, причем жизненный опыт его таков, что он тонко чувствует людей, знает, что каждому из них. важнее всего. И безошибочно нажимает на главный рычаг человеческой личности, обещая Анне покой и отдых на том свете, Актеру – бесплатные лечебницы для алкоголиков, а Ваське Пеплу – вольную жизнь в Сибири.
Зачем врет Лука? Этот вопрос не раз задавали себе читатели и критики, размышляя над горьковской пьесой. Долгое время в трактовках образа Луки преобладали отрицательные оценки, его обвиняли в равнодушии к людям, в корысти (само имя его по созвучию связано со словом “лукавый”, а одно из значений этого слова близко к нечистому, к искусителю). Луку обвиняли и в том, что он искушает людей своей ложью, а в качестве главного обвинения называли смерть Актера. Однако если всмотреться в то, что делает Лука, вслушаться в его речи, понимаешь, что механизм его утешительства проще и сложнее. Он просто не очерствел душою, нельзя не согласиться с оценками, которые дает Луке Сатин: “Он врал… Но это только из жалости к вам”. Лука не просто обманывает, на протяжении пьесы он творит реальное, деятельное добро: утешает перед смертью Анну, пытается усовестить Василису, Именно этот странник предотвращает убийство Васькой Пеплом Костылева (кстати, Сатин прямо толкает Ваську на убийство: “…и чего ты не пришибешь его, Василий?!” – и далее: “Потом женись на Василисе… хозяином нашим будешь..”. И в Сибирь он советует Пеплу уйти поскорее, потому что предвидит, добром это дело не кончится, и предвидение его оказывается правильным. Лука не просто врет Актеру, он уговаривает его: “Ты только вот чего: ты пока готовься! Воздержись… возьми себя в руки и терпи..”. И причина смерти Актера не в иллюзиях, а в их крушении, в прозрении, в сознании невозможности воздержаться и взять себя в руки.
Лука не просто утешитель, он философски обосновывает свою позицию. Одним из идейных центров пьесы становится рассказ странника о том, как он спас двух беглых каторжников. Главная мысль горьковского персонажа здесь в том, что спасти человека и научить добру может не насилие, не тюрьма, а только добро: “Человек может добру научить… Пока верил человек – жил, а потерял веру и удавился”.
Итак, в пьесе, как можно убедиться, главный носитель добра – Лука, он жалеет людей, сострадает им и пытается помочь словом и делом. Авторская позиция в драме М. Горького выражена, в частности, сюжет-но. Последнее событие пьесы – смерть Актера – подтверждает слова Луки: поверил человек, затем потерял веру и удавился. Принято считать, что главным оппонентом Луки в споре о правде является Сатин. Это как будто бы и так, ведь именно он произносит афоризм: “Ложь – религия рабов и хозяев… Правда – бог свободного человека!” Однако именно Сатин не только заступается за старика, запрещая плохо говорить о нем, но и произносит свой знаменитый монолог о человеке, воплощая в жизнь идеи Луки. В самом деле, что такое рассуждения, как не словесный наркотик, призванный утешить всех вокруг, во всех вселить иллюзию собственной ценности, вне зависимости от реальных человеческих дел. Недаром именно после монолога Сатина в ночлежке начинается пьяный разгул, и даже глашатай беспощадной и злой правды Бубнов заявляет; “Много ли человеку надо? Вот я – выпил и рад!” И только известие о самоубийстве Актера внезапно прерывает эту картину. Поэтому так многозначно звучат последние слова пьесы, вложенные в уста Сатина: “Эх… испортил песню… дур-рак!”.
По-настоящему спорит с Лукой не Сатин, а сам автор пьесы. Именно Горький показывает, что спасительная ложь никого не спасла, что вечно жить в плену иллюзий нельзя, а выход из них и прозрение всегда трагичны, а главное – что человек, живущий в мире утешительной мечты, убаюкивающего обмана, примиряется со своей убогой, беспросветной реальной жизнью. Это приводит его к тому, что он соглашается терпеть – мотив этот звучит в пьесе не раз, например, в словах Анны: “Коли там муки не будет… здесь можно потерпеть… можно!” или в притче о праведной земле – жил человек плохо, но терпел в надежде найти когда-то иную жизнь. Вот этого примирения с жизнью не приемлет М. Горький. Спор писателя с Лукой – это во многом спор с самим собой. Недаром современники вспоминали, что по своим человеческим качествам М. Горький был во многом близок к этому страннику-утешителю. Недаром он уже в период послереволюционный написал киносценарий “По пути на дно”, где под влиянием идеологических догм разоблачил Луку, показал его как кулака, преступного и безнравственного человека. Но сценарий этот оказался творческой неудачей М. Горького, а пьеса “На дне” продолжает жить и сегодня, вызывая многочисленные споры и обретая новую актуальность.
Образ Луки долгое время оценивался в литературоведении однозначно отрицательно. Луку обвиняли в том, что он лжет из корыстных побуждений, что он равнодушен к людям, которых обманывает, наконец, что в момент преступления он исчез из ночлежки. Но главное обвинение, которое предъявлялось Луке, касалось его позиции, его отношения к человеку. Он проповедует жалость, милосердие, которые в прежние годы считались чем-то лишним, даже подозрительным, этаким проявлением примиренчества, отступлением от позиции борьбы с классовым врагом (а врагов видели вокруг себя бесконечно много), милосердие объявлялось “интеллигентской мягкотелостью”, которая недопустима в условиях схватки двух миров. Не принималось в позиции Луки и другое – то, что он не зовет людей к борьбе, к революционным действиям, радикальному изменению жизни. Все это в давние годы считалось вредным и чуждым человеку нового общества, “борцу за светлое общество”. Сегодня образ Луки прочитывается во многом иначе, а поводом к этому может послужить просто внимательное, непредвзятое знакомство с горьковской пьесой.