Яд блатного мира невероятно страшен. Отравленность этим ядомрастление всего человеческого в человеке. Этим зловонным дыханием дышат все, кто соприкасается с этим миром.
Варлам Шаламов.
Знаем… что такое в армии быть порядочным. Многие ребята после службы морально
сломались, особенно интеллигентные.
Из письма в газету.
“Мне шестнадцать, я мир обнимаю любя…” – написал юный волгоградский поэт, трагически погибший в 18 лет. Мне тоже скоро будет 18. Порой чувствую необъятность жизненных сил, беспричинную веселость и любовь ко всему свету. Чего, кажется,
тревожиться, когда в жизни все складывается хорошо? Почему же иной раз жестокая тоска охватывает меня, ничто не радует, жизнь представляется бессмысленной? Я заметил, что чаще всего это бывает, когда в действительности или в искусстве сталкива-
юсь с новыми для меня явлениями несправедливости, жестокости, бесчеловечности.
Как проводят время чуть не большинство моих ровесников? Гоняют до одури на мотоциклах, мешая отдыхать жителям, слоняются по улицам, ищут, где выпить, или развлекаются драками и безобразиями на дискотеках. Интересно, что у многих моих товарищей даже мысли не возникает помочь своим родителям. Мне не о чем порой даже поговорить с теми, с кем принадлежим к одному поколению. Но больше всего меня поражает жестокость парней и девчат. Ко всем: К родителям, которых совсем не жалеют; к учителям, которых доводят до болезни; к слабым, над которыми могут издеваться бесконечно; к животным.
Я много размышлял о том, откуда идет жестокость и почему она так часто торжествует. Конечно, здесь много причин: войны и революция этого века, сталинские лагеря, через которые прошло чуть не полстраны, повальное пьянство и безотцовщина, даже то, что школа ставит ни за что тройки, позволяя бездельничать.
А в последние годы, когда выяснились факты злоупотреблениявластей, многие из нас совсем изверились. Но в этом сочинении мне хотелось бы сказать о двух явлениях и временах нашего общества, которые рождают жестокость. Очень многие проходят через колонию, и почти все – через армию.
О зоне и об армии два произведения современной литературы. Роман Леонида Габышева “Одлян, или Воздух свободы”- повествование о подростке, позже юноше, Коле, по кличке сначала Камбала, потом Глаз, позднее Хитрый Глаз. Если кратко, это рассказ о мире, где господствует сплошное унижение и насилие.
“Глазу становилось невмоготу. Тиски так сдавили кисть, что она перегнулась пополам: мизинец касался указательного пальца. Казалось, рука переломится, но гибкие косточки выдерживали.
– Глаз, а ну улыбайся. И знай: медленно буду сжимать, пока кости не хрустнут или пока не сознаешься.
– Ладно, Глаз, пока хватит. Вечером пойдем с тобой в кочегарку. Суну твою руку, правую руку, в топку и подождем, пока не сознаешься”.
Страшнее всего, что по требованию заправил зоны (в данном случае Камани) Коля сам сует руку в тиски или подставляет голову под удар. Иначе будет еще хуже. Читаешь роман и понимаешь: человек попадает в колонию, и общество перестает его защищать. Лагерное начальство делает вид, что ничего не замечает. Нет, хуже, сознательно использует часть заключенных (так называемых рогов и воров), которым предоставляются льготы и послабления, чтобы те держали всех остальных в порядке”.
А уж порядок зеки-заправилы наводить умеют… Сцен, подтверждающих сказанное, в романе много. Вот одна. Коля первые дни в зоне. Майор, по прозвищу Рябчик, проверяет его дежурство. Он спрашивает парня:
-Прописку сделали?
Коля молчал. Ребята заулыбались.
– Сделали, товарищ майор,- отвечал цыган.
– Кырочки получил?
– Получил,- теперь ответил Коля.
– Какую кличку дали?
– Камбала,- ответил Миша.
То, чему улыбнулся майор с зеками, прописка и кырочки, заключались в жестоком избиении и унижении, но к этому люди, поставленные следить за исправлением заключенных, относятся как к должному.
Значительная часть романа состоит из подобных эпизодов. Что же, может быть, благодаря писателю, не только Хитрый Глаз, но и читатель постигает, что такое свобода.
В повести Сергея Каледина “Стройбат” показаны несколько дней из жизни военных строителей, которые выполняют “почетную обязанность советских граждан”. Это сборная часть, своего рода свалка, куда собрали “скверну” из многих стройбатов. Поэтому
нравы здесь не так уж отличаются от зоны, да и интересы те же.
“Короче, ехали в ад, а попали в рай. Вот ворота, а справа, метров двести,- магазин. А в магазине – рассыпуха молдавская, семнадцать градусов, два двадцать литр. С десяти утра. Малинник!”
Закон здесь: у сильного всегда бессильный виноват! Сильные – это деды, слабые – салабоны. Казалось бы, разница небольшая: на год раньше пришел на службу. Но она как цвет кожи или язык. Деды могут не работать, пьянствовать, издеваться над первогодками. Те должны все терпеть. Мало того, будучи отделенными начальниками, деды распоряжаются, как рабовладельцы. “Сперва Женька решил Егорку с Максимкой Косте подарить, да потом одумался – всего-то пахарей у него – эти двое. Егорка, кроме основной работы, Женьку с Мишей Поповым обслуживает: койку заправить, пайку принести из столовой, постирать по мелочи, а Максимка – Колю, Эдика и Старого”. Порядок здесь старшие тоже наводят быстро:
“Егорку Женька обработал сразу, тот почти не рыпался. Пару раз ему кровь пустил слегка, а чучмеки почему-то крови своей боятся. А… с Максимкой повозился подольше…”.
В повести не раз описывается, как солдаты пьют или колются. Центральная сцена – грандиозная драка между ротами. После всего жутким издевательствам воспринимается характеристика на Костю Карамычева. Последние восемь месяцев он работал грузчиком на хлебокомбинате и крал, что только мог. От пьянства “не просыхал”. Когда же, “вконец оборзев”, попался, командир роты Дощинин “предложил Косте на выбор: или он дело за-
водит, или Костя срочно чистит… все четыре отрядных сортира”. Тот выбрал последнее, взяв, разумеется, помощников из молодых. При “дембеле” же этот командир дал Косте следующую характеристику:
“За время службы… рядовой Карамычев К. М. проявил себя как инициативный, выполняющий все уставные требования воин… морально устойчив… Характеристика дана для предъявления в Московский университет”.
Что ж, готов интеллигент.
Беспредел, как говорят зеки. Сейчас готовят военную реформу. Боюсь, однако, мои ровесники ею не успеют воспользоваться. Возможно, скоро и мне предстоит идти служить. Неужели придется два года жить с парнями, в которых отсутствуют человеческие чувства? Нет, физических лишений я не боюсь. Как говорится:
“Служить бы рад, прислуживаться тошно”.
Прочитаны оба произведения. Они не слишком художественны, есть погрешности против стиля и законов литературы. В них нет зато погрешностей против правды. Писателям веришь. И веришь еще в то, что если мы очень захотим, то жестокости станет меньше.