Повесть М. Булгакова “Собачье сердце” – одно из сатирических произведений М. Булгакова. Предметом обличения является новое общественное устройство, возникшее после 1917 года. Революцию М. Булгаков воспринимал как грандиозный и очень опасный социальный эксперимент. Моделью общественных преобразований и трагических экспериментов новой власти является эксперимент профессора Преображенского, в результате которого из Шарика был создан Шариков.
В наружности Шарикова ясно проявляется, что он “стоит на самой низшей ступени развития”: “У портьеры, прислонившись к притолоке, стоял, заложив ногу за ногу, человек маленького роста и несимпатичной наружности… Лоб поражал своей малой вышиной. Почти непосредственно над черными кисточками раскиданных бровей начиналась густая головная щетка”.
Единственное, что могло бы сделать из Шарикова нормального члена общества – постоянная учеба, стремление усвоить хотя бы элементарные правила культуры. Но все попытки в этой области оказываются бесплодными, потому что в дело воспитания Шарикова вмешивается Швондер. Внутренней сущности люмпена и рецидивиста Клима Чугункина удивительным образом оказывается созвучной социальная демагогия Швондера, и вот уже вчерашняя собака рассуждает: “Ухватили животную, исполосовали Ножиком голову, а теперь гнушаются. Я, может, своего разрешения на операцию не давал. А равно… и мои родные. Я иск, может, имею право предъявить?”
Налицо резкая деградация интеллекта: бродячая дворняжка стоит на более высоком уровне развития, нежели “вселившийся” в ее тело Клим Чугункин. Вспомним, что собака чувствует благодарность к своему спасителю, называет профессора “божеством”. Даже те “безобразия”, которые творит собака, – разодранное чучело совы, разбитая фотография – выглядят естественными и безобидными по сравнению с теми безобразиями, которые творит Шариков: бросается на котов, заливает водой квартиру, кусает женщину.
Собака же Шарик, в отличие от Шарикова, обладает способностью разбираться в людях: именно он дает первую и чрезвычайно выразительную характеристику Преображенского как “человека умственного труда”, который спокоен и независим потому, что “вечно сыт”, Шарик с уважением относится к графу Толстому, замирает, когда слышит арию из оперы “Аида”, не любит жестоких людей. Он может поделиться своими мыслями о “свободе воли”, вспомнить, причем вполне уместно, о “Садах Семирамиды” и т. д. Собственно, словарь, интонации и темы рассуждений Шарика – это лексика и размышления интеллигентного человека.
Во второй части перед нами уже не Шарик, а Клим Чугункин, первые же фразы которого говорят о социальной агрессивности, безнравственности, нечистоплотности и полнейшем невежестве (“Обыкновенная прислуга, а форсу, как у комиссарши”, – о Зине, “…еще за такого мерзавцы полтора целковых платить”, – о соседе по дому). “Вот все у вас как на параде, – обвиняет Шариков своих хозяев, – а так, чтобы по-настоящему, – это нет…” Нормы культуры, естественные для профессора и Борменталя, мучительны и обременительны для Шарикова. И эти нормы он считает “ненастоящими”, мучительными для всех.
“Жить по-настоящему” для Шарикова значит грызть семечки и плевать на пол, нецензурно браниться и приставать к женщинам. По всей вероятности, он искренен, когда заявляет своим воспитателям, что они “мучают себя, как при царском режиме”. Мысль о естественности и “нормальности” иного, отличного от его собственного поведения, просто не приходит, да и не может прийти в голову Шарикова.
И в этом он как раз смыкается, находит общий язык с членами домкома и в их лице – с новым обществом в целом. Ведь Швондер и его присные искренне убеждены, что человеку совершенно ни к чему “жить в семи комнатах”, “иметь сорок пар штанов”, “обедать в столовой” и т. д. То, что ненужно им, представляется им ненужным никому другому. Все, что поднимается над средним уровнем развития, кажется им вредным и опасным.
Итак, в повести “Собачье сердце” М. Булгаков вскрыл подлинную природу социализма. Он стал настоящим сатириком как раз в то время, когда никакая сатира была в стране абсолютно немыслима.