В эпоху, когда жил и творил Чернышевский, изменился характер и тип русской интеллигенции, ибо изменился ее социальный состав. Если в 40-е годы она состояла в основном из дворян, то в 60-е она стала разночинной. Феномен общественного мнения –
Достижение 60-х годов, его еще не было в 40-е – время свободно мыслящих одиночек,
Объединявшихся в небольшие кружки. Разночинцы сыграли в российском обществе роль закваски, вызвав могучее брожение, которое в конце концов привело к революции. Большинство разночинцев с детства знали, что такое унижение, голод и нужда. Некрасов с сочувствием изобразил быт студентов и разночинцев:
Питаясь чуть не жестию,
Я часто ощущал
Такую индижестито,
Что умереть желал.
А тут ходьба далекая…
Я по ночам зубрил;
Каморка невысокая,
Я в ней курил, курил…
Интересно отметить, что немало интеллигентов этого нового поколения вышло из духовного сословия. Сыновья священников, бывшие семинаристы Чернышевский и Добролюбов стали нигилистами и глашатаями революционных идей. Чернышевский был не только идейным вождем разночинной интеллигенции, он изменил нравственный облик эпохи. Современники единодушно отмечают высокие нравственные качества этого “нигилиста” и “утилитариста”. Он с героическим смирением вынес каторгу и ссылку. Этот апологет практической пользы и популяризатор теории < "разумного эгоизма" говорил: "я борюсь за свободу, но я не хочу свободы для себя, чтобы не подумали, будто я борюсь из корыстных целей".
Крут интересов Чернышевского был чрезвычайно широк: он изучал философию, естественные науки, политическую экономию, историю, знал европейские языки. Однако культурный уровень Чернышевского, как и большинства разночинцев, был гораздо ниже уровня культуры и образования идеалистов 40-х годов. Таковы неизбежные издержки процесса демократизации во все времена! Однако единомышленники Чернышевского прощали ему и отсутствие литературного таланта, и скверный язык его публицистических и философских статей, ибо не это было главным. Его мысль, облеченная в тяжеловесную и малоизящную форму, заставляла задуматься лучшие умы не только в России, но и в просвещенной Европе.
Несмотря на идейную преемственность, поколение разночинцев резко отличалось от предыдущих вольнодумцев из дворян. Порой между ними пролегала непроходимая пропасть, которую разночинцы сами же углубляли. Сравним Чернышевского и Герцена. Хотя их связывало общее дело и самое искреннее дружеское расположение, они никогда не могли быть полностью единодушны. Чернышевский писал о Герцене: “Какой умница! И как отстал! Ведь он до сих пор думает, что он продолжает остроумничать в московских салонах и препираться с Хомяком. А время теперь идет со страшной быстротой… Присмотреться – у него все еще внутри московский барин сидит”. Для “реалиста” Чернышевского Герцен так и остался прекраснодушным “идеалистом”…
Разночинцы 60-х годов не признавали свободной творческой игры избыточных сил, их “реализм” был беден, их сознание предельно сужено и сосредоточено на том, что представлялось им главным. Их характерной чертой становится аскетизм, унаследованный всеми следующими поколениями революционеров. Борцы за всеобщее счастье, которые вдохновлялись идеями Чернышевского, были безбожниками и аскетами, они сознательно отказывались от надежд на потустороннюю жизнь, а при этом в земной жизни выбирали лишения, тюрьмы, преследования и смерть. В глазах радикально настроенной молодежи эти люди выгодно отличались от тех лицемерных христиан, которые прочно держались за земные блага и смиренно рассчитывали на вознаграждение в будущей жизни.
Чернышевский отнюдь не был лишь рупором их идей, который из тихого уютного
Кабинета вдохновлял их на жертвенный подвиг, он был одним из них. Пусть он заблуждался, но все же это был крестный путь, ведь он отдал жизнь за всех несчастных и обездоленных.
Владимир Набоков, резко отрицательно оценив его литературное и идейное наследие, завершил главу, посвященную Чернышевскому (она составляет часть романа “Дар”), такими поэтическими строками:
Что скажет о тебе далекий правнук твой,
То славя прошлое, то запросто ругая?
Что жизнь твоя была ужасна?
Что другая могла бы счастьем быть?
Что ты не ждал другой?
Что подвиг твой не зря свершался, ~
Труд сухой в поэзию добра попутно обращая
И белое чело кандальника венчая
Одной воздушною и замкнутой чертой?