И. А. Гончаров написал сравнительно мало произведений, и “Обломов” – одно из ярчайших. В романе затронуты почти все стороны жизни человека, в нем можно найти ответы на многие вопросы.
Без сомнений, самым интересным образом романа является образ Обломова. Кто он? “Барин”, – без капли сомнения говорит Захар. Барин? Да. Но какой?
С первых же страниц мы видим портрет Ильи Ильича, нарисованный самим автором. Первое впечатление нельзя назвать отталкивающим, оно скорее удивляет, особенно слова о том, что “…лежание у Ильи Ильича.. было нормальным состоянием”, и это-то у человека “лет тридцати двух-трех от роду”, в самом расцвете сил! На фоне Штольца, Тараньтьева, Волкова он выглядит по меньшей мере странно. Но это только на первый, поверхностный взгляд. Обломов постепенно поднимается в наших глазах от своего дивана до высот Олимпа по мере того, как мы подходим к концу романа. Он предстает абсолютно другим человеком, гораздо более возвышенным, чем в самом начале. Так кто он на самом деле? Чем же он живет?
… Уже много лет Илья Ильич обитает в грязной квартире на Гороховой улице – он живет… Уже много лет ходит в халате и широких туфлях – он живет. Уже много лет видит свет через грязное стекло – он живет! Значит, все это – просторная одежда, диван, пыль – и есть его идеал? Внешне да. Но, на мой взгляд, гораздо важнее человек как личность, человек “изнутри”. Да и сам он признается в этом : “Человека, человека давайте мне!”
Он любит людей, но далеко не всех тех, кто обращается в высшем свете. Разве, с точки зрения лежащего философа, это люди? Разве это жизнь? “Или я не понял этой жизни, или она никуда не годится”, – говорит он.
Если ко всему этому добавить еще и мягкость, отличающую Илью Ильича, то перед нами предстает идеал нравственного мира человека. Людям с такими убеждениями надо управлять государствами, претворять в жизнь реформы, а не лежать на диванах. Но Обломов поступил прямо противоположным способом, потому что в нем нет сил для того, чтобы осуществить то, о чем он думает, мечтает.
Но самое ужасное, на мой взгляд, то, что Илья Ильич сам сознает свою трагедию, сам чувствует, что “… уж не выбраться ему, кажется, из глуши и дичи на прямую тропинку”. Нет ничего хуже и тяжелее сознания собственного бессилия.
Учитывая все сказанное, Обломов для меня не просто какой-то образец лени. Он во сто крат лучше всех судьбинских и волковых вместе взятых. Но, по-моему, такую душу ни в коем случае нельзя скрывать под домашним арестом, тем самым гася ее. такую душу надо распахнуть, вынести за свои собственные рамки, чтобы она светилась и сверкала, принося пользу и радость всем окружающим.
Где-то и когда-то в своей жизни Обломов был оттерт от этого пути. Может быть, когда был чрезмерно опекаем в детстве, может быть, когда смалодушничал на службе. Но то положение, которое занимает главный герой в романе, в любом случае лучше положения представителей высшего света.
Наблюдая по рассказам за жизнью и деятельностью других людей, Обломов задает вопрос: “Когда же жить?”. И он живет, но живет по-своему, размышляя, но ничего не делая. В этом и заключается, на мой взгляд, сущность того, что Штольц назвал “обломовщиной”: человек думает, размышляет, строит величайшие гуманистические планы, но как скоро дело доходит до претворения в жизнь, его одолевает элементарная лень, и он остается пассивен. Илья Ильич живет именно таким образом, и он по – своему счастлив.
Безусловно, кажется странным, что человек, получивший блестящее образование, не может связать в письме двух слов. Но причина кроется все в той же апатичности, заложенной в Обломове с детства. Еще бы! Для человека, считающего за подвиг самостоятельное надевание чулок, написание письма – верх мужества! Если вспомнить, что для Ильи Ильича жизнь и науки всегда шли порознь, а труд и скука были синонимами, то становится ясно, как он оказался на своем диване, в своем халате.
Но все же что-то есть в Обломове, что заставляет того же Штольца ездить к нему после шумных раутов. И это нельзя назвать только связью воспоминаниями детства. Андрея в Илье привлекает, прежде всего, на мой взгляд, его душа, чистая, открытая, сверкающая. Душа, о которой знали помимо Штольца лишь Захар да гораздо больше Ольга.
Обломов вообще отличается от всего высшего общества, к которому он, без сомнения, принадлежит, своим взглядом на него. Он взирает со стороны, тщательно анализируя все происшествия. Он способен делать такие глубокие выводы, что Штольц невольно восклицает: “Ты философ, Илья!” В таком контексте Обломов вовсе не выглядит пропавшим человеком.
Что же надо Илье Ильичу? Да, ему хочется, чтобы во всем мире наступил покой, неторопливость, как уже давно произошло в нем самом. А все то, что происходит вокруг него – “это не жизнь, а искажение нормы, идеала жизни, который указала природа целью человеку…”
Обломовщина явилась язвой Ильи Ильича, язвой настолько сильной, что ее не смогла уничтожить даже любовь. Как нам ни казалось, что главный герой изменился, любя Ольгу, он вернулся туда, откуда он встал – на свой диван. Почувствовав все напряжение столь необычной для него жизни, столкнувшись с лицемерием великосветских особ, Илья Ильич уже не мог надеяться ни на что, кроме возвращения “к истокам”. На его вкус, лучше весь свой век пролежать на боку, готовя новые и новые планы, чем бегать, суетиться, заниматься пустой болтовней.
Итак, сквозь Обломова – лежебоку видно и Обломова – философа. Это обстоятельство, безусловно, поднимает его в наших глазах. Ведь в те времена человеку, по всем статьям относящемуся к высшему обществу, было очень трудно сохранить чистоту, не поддаться общему влиянию.
Чтение романа И. А. Гончарова вызвало во мне самые разные чувства в отношении главного героя.
Я с радостью вижу светлую, искрящуюся душу Обломова, его гуманизм, мягкость, веру в человека. Но я осуждаю и не могу принять его апатию и лень, не дающие широкого применения нравственно сильной натуре, каковой является натура Ильи Ильича.
По всей видимости, вся судьба Обломова – думать, думать и… ничего не делать.
В заключение хотелось бы сказать, что характер и сущность Обломова можно рассматривать как глубоко национальные. Уже много веков мы все думаем, думаем, смотрим по сторонам: “Как там, у них?”, но мало что предпринимаем. Остается только надеяться, что мы избежим участи Обломова, этого русского философа-лежебоки, и, хоть и с чистой душой, не умрем где-нибудь на окраине, среди курятников и капусты.