“МОЯ РЕВОЛЮЦИЯ”
В ноябре 1917 года Маяковский написал стихотворение “Наш марш”. Это было первое стихотворение поэта после Октября и, вероятно, первое вообще лирическое стихотворение, славящее
Октябрьскую революцию. Оно было очень восторженным, хотя еще и столь же отвлеченным. Оно было “космическим”.
“Наш марш” говорил о том, как был взбудоражен, переполнен радостью поэт в первые дни после победы Октябрьской революции. Однако он еще не мог найти в образах достойное отражение того, что произошло в жизни. “Наш бог – бег”, – эта игра с односложными словами, конечно, не могла передать глубокого содержания победного марша молодости, каким по замыслу должен был стать “Наш марш”:
Мы разливом второго потопа
Перемоем миров города.
Образ потопа, развернутый потом в “Мистерии-буфф”, владел сознанием поэта еще тогда, когда писалась поэтохроника “Революция”: “Это первый день рабочего потопа”. Теперь взволнованный, переполненный радостью певец хотел поделиться ею даже с небом. Если песне лермонтовского ангела внимали и звезды, и человеческая душа, но “звуков небес заменить не могли ей скучные песни земли”, то в “Нашем марше” наоборот:
Видите, скушно звезд небу!
Без него наши песни вьем.
Эй, Большая Медведица! требуй,
Чтоб на небо нас взяли живьем.
Размах, поистине вселенский, говорил о щедрости чувств, еще не знающего, куда приложить себя, хотя и говорил крайне невнятно. Но здесь уже была завязка написанного через год знаменитого “Левого марша” с его горячей верой в несокрушимость Октябрьской революции и огромной любовью к родной земле. “России не быть под Антантой!”, “Коммуне не быть покоренной!”
Он был с большевиками, он хотел стать большевиком искусства. Среди огромных, небывалых впечатлений первых дней одно касалось путей искусства в революции:
“Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда.
Спрашиваю: “Нравится?” – “Хорошо”, – сказал Блок, а потом прибавил: “У меня в деревне библиотеку сожгли…”
… Славить ли это “хорошо”, или стенать над пожарищем – Блок в своей поэзии не выбрал”.
Маяковский был счастливее: ему не нужно было выбирать.