КАК СОЗДАВАЛИСЬ “ОТЦЫ И ДЕТИ”
На разных уровнях (в личном общении, в поступках людей, в природе, в общественных отношениях) читатель, вслед за автором, наблюдает явления (разной окраски, тональности и силы): словесные схватки за столом Кирсановых – дуэль Павла Петровича и Базарова – сословная идейная вражда дворян и разночинца – демократа – борьба за существование народа и всего живого в природе. И хотя эти столкновения, разногласия, борьба не всегда увенчиваются победой одной из сторон, они играют в “Отцах и детях” роль стимуляторов развития личной, общественной, национальной, мировой жизни или являются одним из средств характеристики общественного статуса героя, уровня его духовной жизни.
Весьма значительно названы в романе кризисные исторические даты, выразительно расставленные исторические вехи: 1812 – 1825 – 1848 – 1859 годы Отец братьев Кирсановых – “боевой генерал 1812 года, – полуграмотный, грубый, но не злой русский человек. в силу своего чина играл довольно значительную роль” в провинции. Отец Базарова – лекарь в его бригаде – до сих пор с гордостью вспоминает, что у “князя Витгенштейна (фельдмаршала русской армии, участника Отечественной войны и турецкой кампании) пульс щупал”. Он же таинственно сообщает сыну и Аркадию, что “знал на* перечет тех-то, в южной армии, по четырнадцатому, вы понимаете”, то есть знал будущих декабристов, о которых и через несколько десятилетий говорит с опаской
События Отечественной войны и четырнадцатого декабря 1825 года, судя по некоторым деталям в авторских зарисовках, не оставили сколько-нибудь заметных следов в сознании обитателей Марьино – Кирсановых.
Не заметно, чтобы общественно-политическое состояние русской жизни кризисного времени – кануна падения крепостного права – было глубоко и взволнованно осмыслено братьями Кирсановыми. Их духовному миру оказались недоступны ни трезвая оценка настоящего, ни прогнозирование будущего, судьбы своего сословия, народа, разночинной интеллигенции. А между тем приближалась уже пора, когда, по словам их современника из лагеря “нигилистов” Н. В. Шелгунова, начнется практическое продолжение “освобождения крестьян” – “отрицание прежнего крепостнического быта со всеми его последствиями”.
В финале Тургенев как будто уравнял двух противников: Базарова и Павла Петровича: оба остаются одинокими. Но Базаров и перед смертью мучается вопросом, был ли он нужен России, а Павел Петрович, “живой мертвец”, удалившись на расстояние от родины, придерживается (впрочем, весьма абстрактно) “славянофильских воззрений”, предметным символом которых является серебряная пепельница в виде мужицкого лаптя на его письменном столе.
Само название тургеневского романа говорило об остроте авторского чувства современности. Заглавие несло в себе многозначное содержание: родственные связи и разногласия, смена поколений, историческое движение. В центре – “добролюбовская” актуальная ситуация: герой времени в борьбе с отечественными противниками.
Осуществление этого сложного замысла потребовало от автора большого напряжения творческих сил, глубоких раздумий, “согласования” с жизненными обстоятельствами своих решений, беспощадной проверки их и советов, отзывов современников, как доброжелательных, так и враждебных.
Внимательному читателю не трудно уловить “базаровские” обличительные, иронические интонации, его лексику в тургеневском изображении “безобразного состояния общества”, в характеристиках “просвещенного” сановника, “туза” Колязина, “прогрессиста” губернатора, “эмансипе” Кукшиной, водевильно-суетливого Ситникова. В иных же случаях открыто приводя резкие суждения Базарова (о Павле Петровиче – “дрянь”, “аристократишка”, “чудак”, “архаическое явление”, “феодал”; о Николае Петровиче – “человек отставной”; о дворянах вкупе – “проклятые барчуки”), писатель вносит свои коррективы. Он смягчает, например, базаровские оценки братьев Кирсановых, показывая их “хорошими представителями дворянства”: они гуманны с мужиками, сохраняют лучшие традиции своего сословия: честь, благородство, чувство собственного достоинства, культуру поведения, человеческого общения. Но при этом автор преследует и другую цель – заставить читателя задуматься: “Если сливки плохи, то что же молоко?”
Заметна большая симпатия Тургенева к Николаю Петровичу, безыскусственному, доброму человеку, романтику в любви к близким, к природе, искусству. Но, подобно Базарову, он не прощает этому герою праздности, бесхозяйственности. Глазами Базарова смотрит автор на имение Кирсанова, его словами характеризует скудость природы, неумелость хозяина, разорение, нищету мужиков: “хозяйство скрипело, как немазаное колесо”,
“трещало, как домотканная мебель из сырого дерева”, обтерханные, ободранные, обглоданные, покривившиеся, худые лохмотья, заплаты и т. д. И нередко подсмеивается как над либерально-беспощадной методой Николая Петровича “вразумлять мужиков” одними и теми же словами, доводя их до истомы, так и над склонностью к сентиментальности, к беспочвенным мечтам, неопределенной тревоге, “беспричинным слезам”, трогательным сценам. Показав, например, отца и сына в момент “растворения чувств” – торжественного великодушия Аркадия, “санкционировавшего” брак отца с Фенечкой, и сентиментальной признательности Николая Петровича, Тургенев заключает от себя эту сцену отрезвляюще-ироничной фразой: “Бывают положения трогательные, из которых все-таки хочется поскорее выйти”.
Снисходителен Тургенев и к Аркадию, как к человеку молодому, незрелому, только что формирующемуся, ищущему своего пути, но не понимающему толком ни самого себя, ни своего предназначения. Искренно увлекается он новыми (нигилистическими) идеями, но столь же искренно начинает отход от них. В создании образа Аркадия слышатся также “базаровские” нотки, его острые определения: “Ты славный малый, но ты все – таки мягонький, либеральный барич”, “птенчик”, “задумал гнездо себе свить”, “для нашей горькой, терпкой, бобыльной жизни ты не создан”. “Ваш брат дворянин дальше благородного смирения или благородного кипения дойти не может, а это пустяки”. Что же касается Павла Петровича Кирсанова, активного противника Базарова, то о нем Тургенев порою даже прямо высказывает свой (по-базаровски беспощадный) приговор: “Да он и был мертвец!”). Автор явно разделяет мнение Базарова о Павле Петровиче как отживающем типе, барине, аристократе, запоздало защищающем “феодально-рыцарские” “принсипы”, “затеи”, именно так он воспринимает вызов на дуэль Базарова – “наглядное доказательство пустоты элегантно-дворянского рыцарства”. Явно соглашается Тургенев с Базаровым и в том, что смешно щегольство Павла Петровича в деревне (“очень возился с туалетом”), старомоден высокий стиль его речей, гипертрофирована забота о сохранении своего дворянского достоинства. Но далеко не смешным выглядит в авторском изображении снобизм Павла Петровича, сословное презрение к “пачкунам”, таперам, получающим пять копеек за вечер, к плебеям (не подает руки “лекаришке”, морщится и нюхает одеколон, разговаривая с мужиками), “леденящая вежливость”, подавляющая окружающих, сознание своей исключительности, чему немало способствовали факты его биографии (воспитанник привилегированного Пажеского корпуса, офицер гвардейского полка) и внешние его данные: породистость, красота, изящество, обеспечивавшие общение с знатными людьми, успех в светском обществе, у женщин.
Столкновения Павла Петровича с Базаровым даны в романе как нечто вполне закономерное, органичное, непреднамеренное, основанное на различии их решительно во всем: внешнем виде, поведении, образе жизни, взглядах, чувствах. Можно сказать, самим фактом своего существования демократ Базаров вызывает раздражение Павла Петровича, побуждает к спору. Важно заметить, что зачинщиком “схваток” является именно Павел Петрович. Базаров же (по складу своему, несомненно, превосходный полемист), оказавшись в чужой ему среде, старается уклониться от споров.
Как правило, Базаров сам не начинает разговоров на политические темы, равно как и споров с Павлом Петровичем, не раскрывает своих взглядов (“не распространяется перед этим барином”), и то дает понять, что не будет продолжать затеянную Кирсановым “беседу”, то купирует его “выпады” спокойными, равнодушными ответами, то, как бы соглашаясь с ним, даже повторяя его слова, самим тоном снижает их “высокий стиль”.
Но именно эта незаинтересованность Базарова собеседником, скрыто ироническое отношение к противнику (при внешней сдержанности), видимо, более всего и раздражали Павла Петровича, и он не выдерживал в общении с Базаровым джентльменского тона, ему “изменяло хваленое чувство собственного достоинства”; в изысканной речи его появлялись резкие слова: “болваны”, “мальчишки”, “семинарская крыса”, “я вас терпеть не могу”, “я вас презираю”.
Однако согласие Тургенева с Базаровым имело свои пределы. В противоположность ему автор не отказывал Павлу Петровичу в доброте, великодушии, но будто и сомневался в непосредственности этих чувств: великодушие выглядит порою рационалистичным или излишне экзальтированным (объяснения с Фенечкой, Николаем Петровичем), а доброта не совсем органична для его “щегольски-сухой мизантропической души”.
В финале романа, в котором, по словам самого автора, он “распутал все узлы”, особое значение имеют сцены в “именьице” Базаровых. Тургенев преследует здесь несколько целей: показать еще один вариант “отцов”, ту многослойную социальную среду, в которой причудливо соединились патриархальное дворянство, духовенство, народ, разночинная интеллигенция (дед – дьячок из крестьян, “сам землю пахал”, отец – владелец имения, лекарь, мать – дворяночка “старомосковского времени”), среду, которая породила Базарова; убедить читателя в большой силе Базарова, превосходстве его над окружающими и, наконец, дать почувствовать человечность своего героя.
В финале “распутываются узлы” центрального неоднозначного конфликта (борьба двух мировоззрений, а не только двух поколений). Читателю должно стать ясно, что “реалист” Базаров в жизненной практике не выдерживает теоретической посылки (люди что деревья в лесу, не следует изучать каждого человека), не склонен нивелировать всех “отцов”, людей старого поколения; ему доступны разные оттенки чувств: от решительного отрицания, осуждения “феодалов”, праздных бар до сыновней любви к родителям, сдобренной, однако, неодолимой скукой и непримиримостью к патриархальности, если общение с ними приобретает более или менее затяжной характер.
“На пробу” ставит Тургенев материалистические и атеистические убеждения самого Базарова, его силу, мужество, волю. И тот с честью выдерживает это испытание: не трусит под дулом пистолета Павла Петровича, не отгоняет от себя во время болезни мысли о смерти, трезво оценивает свое положение, но и не примиряется с ним. Базаров не изменяет своим атеистическим взглядам, отказывается от причащения, хотя для утешения религиозных родителей готов был (по их просьбе) “исполнил” долг христианина”. “Нет, я подожду!” – его окончательное решение.
Трагизм судьбы Базарова выступает с особой силой на фоне финальной “простодушной комедии” других персонажей. Наспех, как бы небрежно, рисует Тургенев в эпилоге благоприятное существование Кирсановых, обитателей Марьина, и Одинцовой. Свое последнее проникновенное слово произносит он о Базарове. Торжественным эпическим тоном, почта ритмической прозой, в духе неторопливых народных сказаний, проникнутых скрытым лиризмом, сказано о сельском кладбище, о могиле Базарова, “Евгений Базаров похоронен в этой могиле”.
“Отцы и дети” были опубликованы во втором номере “Русского вестника” за 1862 год, вышедшем с некоторым запозданием в марте. И тотчас начали поступать разноречивые отзывы о романе.
В одних выражалась признательность автору за доставленное “глубочайшее наслаждение”, за создание живых картин жизни и “героев нашего времени”; роман был назван “лучшей книгой Тургенева”, “удивительной, неподражаемой” по объективности изображения. В других же высказывалось недоумение по поводу Базарова; его называли “сфинксом”, “загадкой” и ждали разъяснений…
Выход отдельного издания “Отцов и детей” предстоял в сентябре 1862 года, и Тургенев вновь подготавливал текст романа под аккомпанемент разноречивых отзывов в письмах к нему и в газетных и журнальных рецензиях и статьях. “От иных комплиментов, – писал он Анненкову 8 июня 1862 года, – я бы рад был провалиться сквозь землю, иная брань мне была приятна”. “Одним бы хотелось, чтоб я Базарова смешал с грязью, другие, напротив, ярятся на меня за то, что я будто оклеветал его”.
То было (по определению В. А. Слепцова) “трудное время”: интенсивно наступала реакция, подверглись аресту Чернышевский и его политические единомышленники, был временно приостановлен цензурой некрасовский “Современник”, возникшие в Петербурге пожары приписывались “нигилистам” и т. д. Активизировалась борьба и вокруг “Отцов и детей”.
В этой общественной атмосфере Тургенев с его “чутьем настоящей минуты” (Добролюбов) не мог не чувствовать особой ответственности за выраженное в романе свое отношение к Базарову. Подготавливая текст к публикации в отдельном издании и учитывая реакцию читателей и критиков, он прояснял авторскую позицию: не отказывал себе в праве выявить и слабые стороны в системе взглядов Базарова, в его поведении и высказать к нему (воспользуемся словами Тургенева) “невольное влечение”.
Весьма существенно, что Тургенев счел необходимым предпослать тексту посвящение романа В. Г. Белинскому. Оно явилось как бы наглядным знаком симпатии автора предшественнику современных Базаровых.
Приведем, однако, это предисловие : “Отцы и дети” возбудили в публике столько противоречивых толков, что, издавая отдельно этот роман, я возымел было намерение предпослать ему нечто вроде предисловия, в котором я бы сам попытался объяснить читателю, какую собственно поставил я себе задачу. Но, размыслив, я отказался от своего намерения. Если само дело не говорит за себя, все возможные объяснения автора не помогут. Ограничусь двумя словами: я сам знаю, и мои друзья в этом уверены, что мои убеждения ни на волос не изменились с тех пор, как я вступил на литературное поприще, и я с спокойной совестью могу выставить на первом листе этой книги имя моего незабвенного друга”.
В посвящении Белинскому есть и другой содержательный оттенок: напоминание о том демократическом деятеле, который отдавал должное искусству, возвышенной, духовной любви, эстетическому восприятию природы.
Вслед за Тургеневым читатель должен проверить крепость или случайность взглядов Базарова, его слов в жизненных ситуациях. Трижды испытывает автор своего героя реальными обстоятельствами: любовью, столкновением с народом, смертельной болезнью. И во всех случаях окажется, что ничто человеческое ему не чуждо, что далеко не без труда он ломает себя во имя больших целей и обычно остается верен себе. Не получив адекватного ответа на свое чувство, Базаров находит силы удалиться от страстно любимой женщины. И перед смертью он не дает себе права отказаться от материалистических, атеистических убеждений.
В этом смысле особенно важны сцены объяснения Базарова с Одинцовой, в которых автор потаенно и сочувствует герою, и полемизирует с ним. Объяснениям предшествуют несколько встреч, не оставляющих сомнений в том, что богатая натура его открыта и для прекрасного чувства любви. Тургенев тщательно выписывает все многообразные оттенки проявления искреннего, сильного чувства, захватывающего Базарова: смущение, тревога, волнение, причудливая смена настроений, подавленность, радость и огорчение, досада, страдание, злость, непоследовательность в поступках, безуспешная борьба с собой. Все это кажется особенно рельефным в соседстве с холодно-спокойной Одинцовой, “барыней-эпикурейкой”, ведущей размеренный образ жизни.
При всей непосредственности любви Базаров не утратил способности трезвых оценок. Его привлекала не только красота, но и ум, оригинальность Одинцовой, выделявшейся в дворянском кругу своей “безыскусственностью”. Но он видел также и равнодушие ее к окружающим, эгоизм, любовь к покою, любопытство, женские уловки. Точность этих наблюдений подтверждает и Одинцова (“Видно, прав Базаров…”) и сам автор, наметивший в эпилоге (не без иронии) логику дальнейшей жизни Одинцовой: выйдет замуж “не по любви… за законника… холодного, как лед”. Они живут в “большом ладу друг с другом и доживутся, пожалуй, до счастья…, пожалуй, до любви”.
Нетрудно догадаться, что Тургенев противопоставил этой рассудочной, худосочной “любви” полноту и силу чувства Базарова. Второе серьезное испытание (Базаров и народ, Базаров и Россия) окружено в романе примерами сосуществования господ и мужиков в кризисное время… Патриархально-добродушны отношения господ и слуг в имении родителей Базарова. Отчужденно-снисходительно общение с народом славянофильствующего аристократа англомана Павла Петровича. Мягкотелое попустительство неумелого либерального хозяина Николая Петровича. Лишь один Базаров, гордившийся своим плебейским происхождением, подходит к мужику без барского покровительства и без ложной идеализации, как к “своему брату”… Базаров не заискивает перед “простыми людьми”, и они (дворовые ребятишки, Дуняша, Тимофеич, Анфисушка) все, кроме слуги старой закалки – Прокофьича, чувствуют к нему расположение, держат себя при нем свободно. Именно близость к народу позволяет Базарову подтрунивать над невежеством, рабским подчинением господам, высказывать скептическое отношение к крестьянскому “миру”, круговой поруке.
В финальных строчках прозвучат в авторском голосе уверенность в значительности этого “героя времени”, глубокое сожаление об его участи. М. М. Ковалевский приводит слова Тургенева: “Когда я писал заключительные строки “Отцов и детей”, я принужден был отклонить голову, чтобы слезы не капали на рукопись”.
В финале – напоминание и о хрупкости, недолговечности существования человека, и о вечно динамической жизни природы, и о великих жизненных ценностях (любви, красоте, искусстве), которые грешно подвергать сомнению, отрицанию.
Сама “равнодушная” природа (слово взято в кавычки потому, что оно цитата из Пушкина, и потому, что природа живая, творческая – не равнодушна к смерти Базарова) как бы охраняет могилу Базарова, отдает должное его “страстному, грешному, бунтующему сердцу”, отпускает ему “грехи” (ошибки). Не лопух вырос на его могиле, а нежные цветы, вольные птицы садятся на нее и поют на заре. Здесь “выросло” большое человеческое горе, “святая любовь” родителей, разделенная сочувствующими людьми из народа: “Так… рядышком и понурили свои головки, словно овечки в полдень”. Здесь “расцветает” надежда на мирное, счастливое будущее, когда исчезнет несправедливость, вражда и восторжествует гармоническое единство прекрасной природы и человека, труженика и творца.