ИЗОБРАЖЕНИЕ МОСКОВСКОГО ОБЩЕСТВА 20-х ГОДОВ XIX ВЕКА В КОМЕДИИ “ГОРЕ ОТ УМА”

ИЗОБРАЖЕНИЕ МОСКОВСКОГО ОБЩЕСТВА 20-х ГОДОВ XIX ВЕКА В КОМЕДИИ “ГОРЕ ОТ УМА”

В комедии “Горе от ума” A. C. Грибоедов рассказывает о том, что произошло в одном из московских домов в течение дня. При этом в данном произведении мы видим отражение жизни целого города, державы, сословия во всей ее широте и многообразии. То, что автор затронул животрепещущую тему, было видно по первым откликам на пьесу: сатирическая картина нравов московского дворянства вызвала раздражение некоторых критиков, а текст первого издания “Горе от ума”, вышедшего в свет в 1833 году в Москве, был изуродован купюрами и поправками. Некоторое время комедия была запрещена к постановке, но при этом она пользовалась необыкновенной популярностью у публики.

В. Г. Белинский, вначале осудивший художественные достоинства пьесы, позднее, в период “примирения с действительностью”, писал: “Горе от ума” – это “благороднейшее, гуманистическое произведение, энергический (при этом еще первый) протест против гнусной расейской действительности…”

Очевидно, зерно замысла великой комедии зародилось в тот период, когда Грибоедов, поступивший на службу в Коллегию иностранных дел, был назначен секретарем в персидскую комиссию. Проездом он останавливался на несколько месяцев в Москве, о чем писал в письме к другу: “В Москве все не по мне. Праздность, роскошь, не сопряженные ни с малейшим чувством к чему-нибудь хорошему… Все тамошние помнят во мне Сашу, милого ребенка, который теперь вырос, много повесничал, наконец становится к чему-то годен, определен в миссию, и может со временем попасть в статские советники, а больше во мне ничего видеть не хотят”. Так мог бы сказать Чацкий, вернувшийся в Москву после трехлетнего отсутствия. Так он и говорит всем, но его никто не слышит, поспешив обвинить во всех возможных и невозможных грехах, начиная с политической некорректности и заканчивая сумасшествием.

Таким образом, пошлый, подлый и беспощадный мир восстал против возмутителя спокойствия и нарушителя традиционных устоев.

Как мы уже сказали выше, действие комедии происходит в доме Фамусова. Однако фамусовский дом – лишь сценическая площадка, ничуть не ограничивающая реального пространства произведения. Недаром устойчивым стало словосочетание “грибоедовская Москва”, в котором заключается не только топографическое, но и историческое, и социальное понятие. Это Москва фамусовcкая, барская, родовые черты которой оказались столь сильны, что, преодолев и “моды и пожары”, все перекочевали в 30-е и 40-е годы XIX столетия. “Москва… имеет притязания на прошедший быт, на мнимую связь с ним; она хранит воспоминание какой-то прошедшей славы, всегда глядит назад, увлеченная петербургским движением, идет задом наперед”.

Главная роль в восхвалении московского быта принадлежит, конечно же, Фамусову. Он занимает почетный пост управляющего казенным местом, однако едва ли живет по средствам. При всем желании слыть вельможей, Фамусов не может сносно одеть свою дворню (разодранный локоть Петруши). Об этом же говорит и его старание выдать дочь замуж за Скалозуба. Фамусов постоянно пыжится: свой распорядок дня он записывает в Адрес-календарь, в котором печаталось штатное расписание российского государства; пребывает в уверенности, что в доме у него настоящий бал, хотя гости на его балу не из блистательных.

В ряду основных примет московского быта Фамусов, в первую очередь, упоминает обеды. Еда в домах московской знати отличалась изысканностью, богатством. Интересно, что, собираясь “на форели”, Фамусов недаром опасается за свой желудок:

Куда как чуден создан свет!

Пофилософствуй – ум вскружится;

То бережешься, то обед:

Ешь три часа, а в три дни не сварится!

Обедами славился и упоминаемый Чацким Английский клуб. Здесь так же увлекались карточной игрой, подчас очень крупной. В определенном смысле клуб формировал в Москве общественное мнение, так как здесь, в гостиных, за едой или картами подвергались обсуждению все текущие события.

Очевидно, именно в Английском клубе Фамусов совершенствовал свое знание высшего света, политики и философии.

В диалогах с Чацким и Скалозубом он раскрывает основные законы, благодаря которым старинное устройство общественной жизни не уходит в прошлое, а продолжает процветать: жить по заветам отцов; поклоняться тем, кто выше тебя по званию; лицемерить в случае жизненной необходимости; ценить не моральные и душевные качества человека, а, в первую очередь, количество родовых душ. Восхваляет Фамусов и московское гостеприимство:

Дверь отперта для званных и незванных,

Особенно из иностранных;

Хоть честный человек, хоть нет,

Для нас равнехонько, про всех готов обед.

Ни бытописание, ни изложение правил поведения не дали бы полной картины московской жизни, потому что жизнь эта невозможна без людей. В комедии предстает целая галерея московских жителей – по выражению Грибоедова, “25 глупцов”.

Возглавляет этот отряд глупцов, как мы уже определили, Фамусов. Под стать Фамусову все его родственники, приятели и гости. Как свой принят в доме Фамусова “безродный” секретарь Молчалин. Оберегаемый до конца пьесы нежной привязанностью Софьи, Молчалин не вызывает у читателя негодования или раздражения. Однако настораживает характеристика, данная Софьей Молчалину: он недавно живет у Фамусова, но уже всем мил.

Только в конце пьесы Молчалин сам раскрывает свою лакейскую “философиюжизни”: “Мне завещал отец: Во-первых, угождать всем людям без изъятья…”

В образе полковника Скалозуба Грибоедов запечатлел тупого, невежественного, самовлюбленного “героя” плац-парадных учений, шагистики и палочной муштры. Это “хрипун, удавленник, фагот, созвездие маневров и мазурки”, гоняющийся за чинами, орденами и богатой невестой:

Да, чтоб чины, добыть, есть многие каналы;

Об них как истинный философ я сужу:

Мне б только бы досталось в генералы.

Характеристика, данная Чацким Скалозубу, очень точна. В то время слово “хрип” в армейском жаргоне означало “какое-то хвастовство, соединенное с высокомерием и выражаемое насильственной хриплостью голоса”, а хрипунами называли офицеров, которые стремились отличиться светской ловкостью и утонченностью манер.

Резкими чертами очерчены и все остальные персонажи комедии: властная барыня старуха Хлестова, которая от скуки взяла с собой “арапку-девку и собачонку”. Для барыни нет разницы между человеком и животным, ведь ее слуги и собаки одинаково едят “от ужина подачки”. Она предусмотрительна и внимательна. Когда Хлестова слышит неуместный, как ей кажется, смех Чацкого, то прежде всего осведомляется, из какого он “звания”, а узнав, что это “просто Чацкий”, дает волю своему старческому негодованию.

Большую роль в распространении слуха о Чацком сыграли безымянные Г. N. и Г. Б., светский шулер, вор и доносчик Загорецкий, графиня бабушка, графиня внучка, князь Тугоуховский. Многие персонажи в комедии только упоминаются: “черномазенький” завсегдатай всех балов и обедов камергер Кузьма Петрович, удачливый вельможа Максим Петрович, влиятельная старуха Татьяна Юрьевна. Насколько разными ни являются все эти типы и характеры, каждый из них по отдельности и все они в общей массе создают неповторимую атмосферу затхлости, косности, цинизма, рутинности. Чего только стоит напыщенное хвастовство одной из “приличных” дам своим “тюрлюрлю атласным”! Так богатая барынька Наталья Дмитриевна Горич, употребляя мило звучащее словечко, называет атласную накидку “тюрлюрлю”.

На уличном жаргоне, на котором говорили “искусницы модных лавок”, всучившие московской барышне вместе с новинкой еще и парижское словечко, “тюрлюрлю” означало припев старинной песенки, гитару, под которую пелась эта песенка, шаль и, наконец, общедоступную девицу. Не подозревая об этом, московская “законодательница мод” употребила неприличное словечко, которое ни одна из парижских светских красавиц не посмела бы произнести в приличном обществе.

Печально лишь то, что, читая произведение, написанное, в первую очередь, для того, чтобы вызвать смех, и сравнивая московское общество тех времен с современным, приходишь к мысли, что глупость, невежество, ханжество и лицемерие неистребимы. Законы жизни, провозглашенные Фамусовым почти двести лет назад, по-прежнему остаются в силе.