СЦЕНА ВЕНЧАНИЯ НАСТАСЬИ ФИЛИППОВНЫ С КНЯЗЕМ МЫШКИНЫМ
(анализ эпизода из главы 10 части 4 романа Ф. М. Достоевского “Идиот”)
В романе Ф. М. Достоевского “Идиот” автор пытался создать образ положительного героя, противостоящего жестокому и грязному миру хищников и честолюбцев, меркантильности и бесчеловечности окружающего общества. В центре романа – идеальный герой, правдоискатель. “Давно уже мучила меня одна мысль, – признавался писатель, но я боялся из нее сделать роман, потому что мысль слишком трудная и я к ней не приготовлен, хотя мысль вполне соблазнительная и я люблю ее. Идея эта – изобразить вполне прекрасного человека. Труднее этого, по-моему, быть ничего не может, в наше время особенно”. “Настроение” современного буржуазного мира, разгул “материальных” инстинктов, кризис христианской веры, наступающий повсеместно дух мещанства, наживы, цинизма, а также странные и чудовищные явления, связанные с этим, всегда были причиной “смятенности духа” великого писателя.
Нравственная сила Мышкина, его душевная чистота, бескорыстие, доброта и сочувствие к чужим страданиям вызывали уважение не только у измученной, потерявшей веру в людей Настасьи Филипповны, но и у смятенного и ожесточенного купца Рогожина. Во имя спасения Настасьи Филипповны Мышкин жертвует собственным счастьем, счастьем и честью любимой девушки, самоотверженно борется против несправедливости, стремится облегчить страдания других людей. Но сам Мышкин никого не спасает и заканчивает возвратом к безумию. Гибнет Настасья Филипповна, став жертвой дикой ревности Рогожина.
Настасья Филипповна – гордая, благородная страдающая женщина, жертва безобразия, лицемерия и бесчеловечности окружающего ее общества. Героиня обладает физической и духовной красотой. Она глубоко несчастна, ее женская честь поругана, она унижена и оскорблена морально развращенным и циничным обществом. Настасья Филипповна бросает вызов буржуазнодворянскому обществу, ничтожеству и пошлости его интересов, лицемерию и ханжеству его представителей, которые грешат против ими же защищаемой морали. Она презирает и ненавидит всех карьеристов и циничных дельцов, которые в погоне за наслаждениями видят в женщине всего лишь предмет своих низменных вожделений, но не видит выхода для себя. Настасья Филипповна мечется, мучительно переживает свое падение, переходит от презрения и ненависти к отчаянию.
В образе Настасьи Филипповны Достоевский выразил свою любимую идею об искажении и поругании в собственническом обществе красоты, женского достоинства, человеческой личности, враждебности этого общества всему прекрасному и благородному. Героиня из гордости отвергает предложение князя Мышкина, видя в нем проявление жалости, а не любви, и уходит к Рогожину, зная, что идет навстречу своей гибели. Истерзанная, оскорбленная и униженная, Настасья Филипповна не может связать свою судьбу с князем – это означало бы поверить в доброе начало в этом мире, поверить в себя, в возможность благополучия. Она не может в это поверить, не может простить своей исковерканной жизни, забыть мучающие ее сомнения, простить оскорбившее ее общество. Настасья Филипповна отвергает сострадание князя, отказывается от его предложения и уходит к Рогожину, нравственно попирает себя, затаптывает в грязь свое лучшее “я”, свое стремление к добру и прекрасному, чтобы доказать себе и другим, что добра в мире Тоцких и Епанчиных быть не может.
Отношения Мышкина и Настасьи Филипповны необычайно сложны и противоречивы: они любят друг друга и в то же время мучают себя, приносят свое чувство в жертву кажущемуся благополучию другого. Мышкин видит портрет женщины, лицо которой прекрасно и в то же время отражает глубокое внутреннее страдание. Настасья Филипповна – глубокая и страстная натура, человек с “пронзительным” умом и раненым сердцем. Она поставлена в ложное положение Тоцким, у которого находилась на содержании, и вот теперь ею все торгуют, как вещью. Князь Мышкин появляется в тот момент, когда Настасья Филипповна, испытывая боль и оскорбление от унизительных торгов, решает бросить всем вызов, шокирует общество своим напускным цинизмом. Мышкин мучится сознанием своей вины перед Настасьей Филипповной и, в сущности, является невольным виновником ее гибели.
Перед свадьбой князь был “сам не свой” после слов Ипполита: “Я ведь боюсь за Аглаю Ивановну; Рогожин знает, как вы ее любите; любовь за любовь; вы у него отняли Настасью Филипповну, он убьет Аглаю Ивановну; хоть она теперь и не ваша, а все-таки ведь вам тяжело будет, не правда ли?” Князь был взволнован этими словами накануне свадьбы, пытался получить подтверждение об обратном от Настасьи Филипповны, но она “не в состоянии была успокоить его”, “грусть и задумчивость ее возрастала с каждым часом”. Многое князю Мышкину в Настасье Филипповне показалось “теперь загадочным и непонятным… он искренно верил, что она еще может воскреснуть”. Но в любви князя к Настасье Филипповне было “влечение к какому-то жалкому и больному ребенку, которого трудно и даже невозможно оставить на свою волю”. На брак князь смотрел как “на какую-то неважную формальность; свою собственную судьбу он слишком дешево ценил”.
За пять дней до свадьбы Настасья Филипповна “вскрикивала, дрожала, кричала, что Рогожин спрятан в саду, у них же в доме, что она его сейчас видела, что он ее убьет ночью… зарежет!”, но это “объяснялось простым миражем”. Накануне свадьбы Настасья Филипповна была радостно возбуждена нарядами, хотя ее все еще беспокоило мнение окружающих: ей именно захотелось теперь еще больше поднять пред ними голову, затмить всех вкусом и богатством своего наряда, – пусть же кричат, пусть свистят, если осмелятся!”
Вечером перед свадьбой невеста была “в слезах, в отчаянии, в истерике”. “Что я с тобой-то делаю!” – говорила она князю. “Князь целый час просидел с нею”, и “они расстались через час примиренно и счастливо”. Утром от былых слез не осталось и следа – женщину волновал ее внешний вид и то, “что именно надеть из бриллиантов и как надеть”.
К венцу “Настасья Филипповна вышла действительно бледная, как платок; но большие черные глаза ее сверкали на толпу как раскаленные угли; этого-то взгляда толпа и не вынесла; негодование обратилось в восторженные крики. Уже отворились дверцы кареты, уже Келлер подал невесте руку, как вдруг она вскрикнула и бросилась с крыльца прямо в народ. Все провожавшие ее оцепенели от изумления, толпа раздвинулась пред нею, и в пяти, в шести шагах от крыльца показался вдруг Рогожин. Его-то взгляд и поймала в толпе Настасья Филипповна. Она добежала до него как безумная и схватила его за обе руки”, умоляя Рогожина спасти ее и увезти куда угодно.
Они мгновенно сели в карету, кучер сразу же ударил по лошадям и карета скрылась из виду. Гнаться за ними не стали, считая, что “во всяком случае поздно! Силой не воротишь!”, да и князь не захочет.
Узнав о случившемся, князь “побледнел, но принял известие тихо, едва слышно проговорив: “Я боялся; ноя все-таки не думал, что будет это… Впрочем… в ее состоянии… это совершенно в порядке вещей”. “Такой отзыв уже сам Келлер называл потом “беспримерною философией”.
Предложение Настасье Филипповне руки и сердца Мышкиным вместо ожидаемого мира приносит ей обострение страданий. Появление князя не только не успокаивает, но доводит до парадокса, до трагического разрыва противоречивые полюсы ее души. Рушатся надежды Мышкина на личное счастье, не в его силах спасти обезумевшую Настасью Филипповну. Финал романа трагичен: Настасья Филипповна гибнет от руки Рогожина, вина которого так же велика, как и его отчаяние и жажда веры. Он пролил кровь, убил “красоту”, а в результате – горячка, опустошение души. Князь не упрекает Рогожина, и в эти невыносимые мгновения в мрачном доме купца, следуя своей вере, прощает, по-братски утешает убийцу, не находя в себе ни сил, ни права осудить его.
Князь не смог предотвратить гибели Настасьи Филипповны и спасти Рогожина от каторги, ему не по силам изменить природу людей и существо самой действительности. Будучи в ряде ситуаций смешным, он в то же время переживает трагедию. Причина страданий Мышкина в том, что он не хочет видеть в людях злого начала, уповая на их добро. Любя жизнь, он отвергает естественные законы человеческой природы, чувственное и плотское начало в их отношениях, подменяет любовь жалостью, но он же чутко ощущает то зло, которое обступило человека, и ясно предвидит, насколько сильным может оно оказаться.