Огромный, здоровенный Маяковский, со всей своей бескомпромиссной смелостью, которую не остановить никакой силищей, такой чуткий внутри Обнаженными нервами цепляется, задевает он за окружающую его жизнь. Не может жить спокойно. Даже лирика Маяковского — это не чудная и гладкая песнь о любви, где все возвышенно и прекрасно, а, напротив, ершистая, сверлящая до глубины души. Точность фразы и передаваемого образа поражает своим совершенством. Слово находится в полном подчинении поэта. Метко и хлестко может он в двух-трех словах полностью вычертить образ внешний, моральный и социальный одновременно. С одного размаха. А размах поэта больше, чем «великий океан, чем крохотное небо». Стихотворение «Послушайте!» — это всплеск, неожиданный порыв, причем неожиданный и для самого поэта. От спокойного размышления:
Ведь, если звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно? —
вдруг такой вскрик, переживание, «чтоб обязательно была звезда!». Это не просто каприз. При взгляде в ночное звездное небо часто приходят мысли о бренности мира, о том, что когда-то не будет ни этого неба, ни того, что нас окружает. И вот поэт со своей огромной «любовищей» к миру врывается к Богу, боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит —
чтоб обязательно была звезда! —
клянется —
не перенесет эту беззвездную муку!
Маяковский весь в этом, такой «громадный» и такой трепетно-чувствительный. А потом, отмолив, откричав, «ходит тревожный, но спокойный наружно». И уже спокойно, раздумчиво — вновь: «Послушайте! Ведь, если звезды…»
Почему-то в школьных сочинениях принято, рассказывая о Маяковском, обязательно упоминать его политические стихи о «паспорте», «о пароходе-человеке», «о портрете Ильича на белой стене». Нелепая привычка. «Агитки», как бы мастерски они ни были сделаны, останутся нарочитыми и бездуховными. Да и о «дедушке Ленине» как-то странно в наше время говорить восторженно. Другое дело — поэзия «души и сердца», такая, как ранние стихи, как великолепная поэма «Облако в штанах».
Маяковский часто и откровенно переживал из-за того, что он «ассенизатор и водовоз». Он смирял себя, так как искренне верил в идеи большевизма. Но для этого приходилось вставать «на горло собственной песне». А его читатели в большинстве своем вели себя потребительски: «Все вы на бабочку поэтиного сердца взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош». Может, поэтому и поднес поэт дуло браунинга к виску, ведь иначе «не выскочишь из сердца!»…