Начнем не со смерти, а с рождения, которое выпало на 23 марта. Год значения не имел, потому что не он, а именно число определяет выбор имени при крещении.
С этого все и началось. Сколько ни разворачивали календарь — поблизости ни одного нормального имени не оказалось. Судьба обделила Башмачкина со дня появления на свет, не подарив ничего, лично ему принадлежащего. Имя — отца. Фамилия — отца. Никому не дано было знать, что Акакий Акакиевич окажется последней, тупиковой, ветвью своего фамильного древа. Но это было уже запрограммировано: не зря ведь после крещения «он заплакал и сделал такую гримасу, как будто бы предчувствовал, что будет титулярный советник».
Итак, известно прошлое, предопределено будущее. А пока Акакий Акакиевич живет настоящим. Но живет ли? Да нет — он служит. Безропотно, ревностно. В департаменте. Неважно, в каком. Важно — как. За страх и за совесть. Но только этим уважения не заслужишь, хоть век проходи в вицмундире. Важно — в каком. По нему и определяют место в обществе. А какое место у Акакия Акакиевича, если он «вечный титулярный роветник»? Он наслаждается работой, не получая за это никаких благодарностей — ни устных, ни письменных. Он примерный работник, но не от самоотверженности, а «от делать нечего». Забрать у него работу, все равно что забрать жизнь. Никогда ничего творческого он в работу не вносил и панически боялся даже изменить падежи слов. Шаблон, стандарт, точное исполнение чьей-то воли и чьей-то фразы формирует характер Башмачкина.
Жизнь его текла размеренно до тех пор, пока не прохудилась единственная шинель, стала больше похожа на капот. С Башмачкиным и в шинели никто не здоровался, а уж в капоте… Этот капот окончательно убивал человеческое достоинство Башмачкина, уже убитого однообразной работой и жизнью, одиночеством и невозможностью сшить новую шинель. Петрович вселил в него надежду, вернув Акакия Акакиевича к реальной жизни, которая уже ускользала из-под ног. Теперь он жил мечтой. У него появилась цель. Он будто воскрес для новой жизни в будущей новой шинели. В жертву ей он приносит отрезок жизни от старой до новой шинели. Он не пьет чай, не зажигает свеч. Он движется к заветной цели на цыпочках, экономя подметки.
И вот — шинель готова! Новая шинель не просто одежда — она символ! Это итог всех его страданий и надежд. А может, и пропуск в иной, теперь доступный и ему мир…
Впервые он «немного посибаритствовал». Впервые за многие годы ощутил себя не частью работы, а частью города, в котором живет, частью другой, не бумажной реальности. Эта реальность и лишит его жизни. Реальные воры сняли с него реальную шинель.
Шинель дала Башмачкину чувство человеческого достоинства. Отняли ее — и вернули в прежнее униженное положение. И он начинает неравную борьбу за возвращение этой своей шинели. Силы явно неравные. Государственная машина перемалывает Башмачкина. Не он первый, не он последний. Выдержать поединок с государственной машиной и одержать победу невозможно, нереально.
Акакий Акакиевич — жертва этой неравной борьбы. Но он еще и жертва собственного характера, точнее, бесхарактерности. Он разрешил себе быть жалким. Он работал над каллиграфией, но не работал над собой и этим убивал себя ежедневно в течение многих лет.
Гоголь сочувствует своему герою, болеет за него. Но ведь и сам человек, несмотря на свою маленькую должность, не должен быть маленьким. Он должен всегда оставаться человеком, и тогда он не умрет хотя бы до своей физической смерти.