Люди живут, люди умирают… И никто в этом не виноват. Ничто не вечно. Но страшно, обидно, когда человек умирает не от непобедимой болезни или от старости, а от пули, мины, бомбы. И друг, вернувшийся с войны, не может смотреть в глаза родственникам своих погибших товарищей. Почему? Что заставляет его отводить в сторону взгляд? Стыд? Стыд за то, что он выжил, а они погибли? За то, что он пришел домой, а они «остались там»? Тяжкие раздумья терзают человека, потерявшего на поле боя своих друзей. Мысль мечется, не находя ответа — почему, зачем? По чьей вине «они — кто старше, кто моложе — остались там…»?
И даже рифма как бы тоже ищет выхода, ответа. В начале в первых двух строчках, где только исток раздумий автора, и рифма более спокойная, парная: «вины — войны». С развитием главной мысли стихотворения и рифма усложняется, концентрируется на строчке «я их мог, но не сумел сберечь». Рифма становится более упорной, более глубокой, она передает смятение, острое раздумье, горькие мысли самого автора, тоже прошедшего дорогами войны. Само построение стихотворения подчеркивает развитие мысли. В начале — предложение маленькое, сжатое. Поэт как бы оправдывается, заверяет нас, да и в основном самого себя в том, что вины нет. Но ведь и друзей нет: «не пришли домой». Кольцевая рифма во втором предложении подчеркивает замкнутость этого круга — круга человеческого горя. Заключительное «все же», трижды повторенное, символизирует нескончаемость воспоминаний, бесконечность ответственности, взятой на себя выжившими. Ответственность за невернувшихся, за их стариков и осиротевших детей. И горькие мысли, которыми полна минута раздумий, находят выход в этом «все же». Здесь сконцентрирована идея стихотворения. Всего в двух словах.
«Краткость — сестра таланта», — писал Чехов. И это очень верно. Особенно в поэзии. Можно написать балладу, поэму и не сказать ничего, а можно всего лишь двумя предложениями создать реквием миллионам не вернувшихся с войны. В них вылилась вся изболевшаяся душа поэта и его народа. Радость победы не может полностью заглушить боль утраты. И люди, прошедшие в солдатских сапогах от Волги до Берлина, это понимают.
Друзья, оставшиеся на тех дорогах, не забываются. Они не канули в неизвестность — они твердым шагом вошли в бессмертие — в вечность с чистой совестью и душой. Они стали частью нашей общечеловеческой памяти, героями опер, фильмов, спектаклей, картин, стихотворений. Одно из них написано Твардовским. Маленькое, оно вобрало в себя боль и память, угрызения совести и беспощадность войны. Заключительное «все же» будто поднимает стихотворение над землею и уносит его туда, где, по словам другого поэта-фронтовика, Михаила Светлова, «небо полнится голосами тех, кто жил и любил на земле».