В стихотворении “Размышления у парадного подъезда” Н. А. Некрасов пишет о социальном расслоении общества. “Парадный подъезд” в нем выступает как символ государства. К подъезду все время приходят просители, лишь по торжественным дням приезжают самодовольные люди, имеющие званье.
К начальству допускают не всех просителей. В дверях стоит швейцар, который отгоняет оборванную чернь. Н. А. Некрасов не случайно помещает в стихотворение развернутый портрет пилигримов: “загорелые лица и руки, Армячишка худой на плечах, По котомке на спинах согнутых, Крест на шее и кровь на ногах, В самодельные лапти обутых”. Портрет наглядно показывает те условия, в которых живут просители: нищета и непосильный труд. На лицах мужиков застыло “выраженье надежды и муки”. Они богобоязненны. Швейцара, не пустившего их на порог, они с их насущными проблемами не осуждают, говоря “суди его бог!”, а сами лишь безнадежно разводят руками и уходят.
Описанию несчастных странников Н. А. Некрасов противопоставляет по принципу контраста портрет “владельца роскошных палат”. В то время как убогие просители стоят у дверей, сбив в кровь ноги от долгого пути к “парадному подъезду”, тот, на кого они уповают”, еще спит. И вообще он ведет праздный образ жизни, упиваясь лестью, волокитством, обжорством и игрой. Н. А. Некрасов гневно восклицает: “Вороти их, в тебе их спасение! Но счастливые глухи к добру…”. Чиновнику жизнь кажется вечным праздником. В преклонные годы он будет наслаждаться небом Сицилии и показной официальной славой, которая на деле обернется проклятьем отчизны.
В финальной части произведения художественное пространство заметно расширяется. Частный случай чиновничьего произвола перерастает в масштабную картину народных страданий: “Назови мне такую обитель, Я такого угла не видал, Где бы сеятель твой и хранитель, Где бы русский мужик не стонал?” – с такими словами обращается поэт к родной земле. Этот всеобщий народный стон перерастает в протяжную песню бурлаков на Волге. Волга в данном случае выступает как символ всей России. Образ народной скорби гиперболизируется, разрастаясь до масштабов вселенской трагедии. Для этого Н. А. Некрасов сравнивает его с половодьем. В стихотворении встречается выражение “аркадская идиллия”. Аркадия – это область в Древней Греции. По преданию она была населена беззаботными пастухами и пастушками. Н. А. Некрасову этот образ нужен был для того, чтобы подчеркнуть контраст между этой идиллией и тяжелым положением народа в России.
В произведении много восклицаний и риторических вопросов, которые усиливают экспрессивное начало финала. Н. А. Некрасов видит, как всеобщая скорбь подавляет духовность русского народа, и искренне беспокоится о его дальнейшей судьбе: “Что же значит твой стон бесконечный? Ты проснешься ль, исполненный сил, Иль судеб повинуясь закону, Все, что мог, ты уже совершил – Создал песню, подобную стону, И духовно навеки почил?..”.
Прототипами образа “владельца роскошных палат” стали министр государственных имуществ М. Н. Муравьев, которого впоследствии за зверства при подавлении восстания в Польше в 1863 году прозвали, и князь А. И. Чернышов, насаждавший при Николае I палочную дисциплину в армии. Именно А. И. Чернышов доживал свою старость в Италии. Стихотворение, написанное в 1850 году, сразу же подвергалось цензурному запрету. Впервые оно было опубликовано в 1860 году в газете “Колокол” в Лондоне. На родине поэта же оно к тому времени было широко известно в рукописных списках.