Author: admin

Бог изгнал Адама и Еву из рая за то, что они его ослушались… Этот отрывок из Библии как нельзя лучше свидетельствует о том, что проблема “отцов и детей” будет актуальна всегда. Дети не могут слушаться и во всем потакать родителям, потому что так заложено во всех нас. Каждый из нас индивидуальность и каждый имеет свою точку зрения. Мы не можем копировать кого-либо, в том числе и родителей. Самое большее, что мы можем сделать для большего сходства с ними это выбрать тот же путь в жизни, что и наши предки. Некоторые, например, служат в армии, потому что военными были их отец, дед, прадед и т. д., а некоторые лечат людей, так же как и их отец и как Евгений Базаров. Базарова невозможно повторить и в тоже время в нем есть что-то от каждого из нас. Это человек не дюжего ума, имеющий свою точку зрения, и умеющий ее отстоять. В романе “Отцы и дети” мы можем наблюдать редкую картину для литературы XVII века – конфронтация мнений разных поколений. “Старики” более консервативны, а молодые – приверженцы прогресса. Следовательно, существует точка преткновения. В романе отцы отстаивают аристократизм, уважение к авторитетам, русский народ и любовь. Но, говоря о многом, они часто забывают о мелочах: например отец Аркадия говорит о любви, любя Фенечку, и до сих пор не женат на ней, наверное, на то были веские причины. Дети же отстаивают свои интересы и точку зрения, причем делая это неплохо. Но в их мировоззрении нет того, что должно быть в каждом человеке – сострадания и романтизма. Возможно, это и послужило причиной того, что Базаров умер, так и не насладившись жизнью. Но дело не в том, что они лишили себя страстных чувств внутри, долгих ожиданий любимой на свидание, и мучительной разлуки с ней. Все это пришло к ним, но к кому-то рано, а к кому-то поздно. Аркадий, возможно, вкусит радости жизни с Катей, а вот Базарову не суждено было очнуться от той комы, в которой он жил все это время до того, как заболел. Кроме разногласий между поколениями есть еще то прекрасное чувство, без которого мир – могила и это чувство – любовь. Невозможно представить ребенка не любящего свою мать и отца. Так и в романе “дети” очень любят своих родителей, но каждый выражает это по-своему: одни кидаются на шею, другие спокойно протягивают руку для рукопожатия, но душа каждого из них рвется к родителям, что бы он ни думал об окружающем мире. Но, говоря об “отцах и детях” нельзя не упомянуть о крестьянах и помещиках, ведь помещик – батюшка, а крестьянин – его дитя. Отношения между этими слоями общества и в то же время “родственниками” более простые, нежели между настоящей родней. Они основываются только на взаимной выгоде для себя, в очень редких случаях принимая в расчет чувства друг к другу. На свете есть “Отец и дети”, отношения между которыми можно охарактеризовать как самые теплые. Отец – Бог, а Сыновья – люди, в этой семье невозможны разногласия: дети благодарны ему за то, что он подарил им жизнь и земные радости, Отец же в свою очередь любит своих детей и не требует ничего взамен. Высказывая сугубо личное мнение на этот счет, могу сказать что проблема “Отцов и детей” в принципе решаемая, но не до конца. Самое главное – это уважать друг друга, ведь на уважении основывается любовь и понимание, то есть то, чего нам так не хватает в жизни.

Н. С. Лесков – мастер необыкновенно обширного тематического поля деятельности. В его творениях создана череда социальных фигур, людских характеров. Из них немало мощных натур, неординарных, сильных личностей. Таковой является главная героиня очерка “Леди Макбет Мценского уезда” – Катерина Львовна Измайлова.

В данном образе писатель представил, как женщина пытается бороться против поработившего ее мира собственности. Любовь превращает героиню в страстную, пылкую натуру, но любовь же толкает ее на страшные преступления. Еще молоденькой девушкой ее выдали замуж, но не по любви, а потому, что богатый купец присватался, а она была бедна. В замужестве Катерина была несчастна, дни проводила в одиночестве. Прожив с мужем целых пять лет, детей она не имела, хотя и видела в младенце средство от постоянной тоски. “Скука русская, скука купеческого дома, от которой весело, говорят, даже удавиться”.

Но вот судьба, наконец, осчастливила героиню, подарив ей возможность испытать самое возвышенное чувство – любовь, которое, к сожалению, оказалось для Катерины губительным.

Для каждого любовь – нечто свое, личное, загадочное. Кто-то испытывает романтическую, а кто-то страстную любовь. Можно выделить еще очень много типов этого прекрасного чувства, но Катерина любила так страстно и сильно, насколько позволяла ей ее пылкая и горячая натура. Ради любимого она была готова на все, на любые жертвы, могла совершить необдуманный, даже жестокий поступок. Героиня сумела убить не только мужа и свекра, но и маленького, беззащитного ребенка. Жгучее чувство не только уничтожило в душе Катерины страх, сочувствие и жалость, но и породило жестокость, необычайную храбрость и хитрость, а также огромное желание бороться за свою любовь, прибегая к любым методам и средствам.

Как мне кажется, Сергей тоже был способен на многое, но не потому, что любил, а потому, что целью общения с купеческой женой имел получение некоторого капитала. Катерина привлекала его как женщина, которая может обеспечить всю его последующую веселую жизнь. Его план сработал бы на сто процентов после смерти мужа и свекра героини, но вдруг появляется племянник умершего супруга. Если раньше Сергей участвовал в преступлениях как сообщник, человек, только помогавший, то теперь он сам намекает на убийство невинного малыша, заставляя Катерину поверить в то, что Федя – реальная угроза для получения причитающихся денег. Катерина, расчетливая и холодная, слушала эти высказывания, которые действовали словно колдовские чары на ее мозг и психику, и начинала понимать, что, действительно, эту помеху необходимо устранить, хотя Федя ей нравился. Она готова сделать все, что скажет Сергей. Катя стала заложницей любви, рабой Сергея, хотя по социальному положению она занимала более высокую ступень, чем ее любимый мужчина.

На допросе женщина сперва отпиралась, но когда павший духом Сергей указал на нее, только посмотрела на него с изумлением и во всем призналась. Ни раскаяния, ни страха не испытывала она – только равнодушие. В ее душе осталось только одно чувство – доходящая до безумия любовь к Сергею, даже к тому, что у нее отняли их ребенка, осталась холодна. По дороге на каторгу Катерина все время пыталась свидеться с возлюбленным, отдавая последние деньги, за что Сергей ее лишь упрекал: лучше бы ему отдала. С каждым днем он становился все холоднее и равнодушнее к Катерине. Никакой надежды на скорое освобождение и дальнейшую счастливую жизнь он не имел. Своей цели также не достиг: денег ему от Кати не видать. Все усилия, которые он приложил для достижения положительных результатов, оказались напрасными. Открыто встречаясь с Сонеткой и нарочно оскорбляя Катю на пароме, Сергей, как мне кажется, мстил героине за то положение, в котором оказался, как он думал, из-за нее. Катерина же, видя, как любимый мужчина заигрывает с другой, начала ревновать, и ревность страстной женщины губительна не только для нее, но и для окружающих ее людей.

Издевки со стороны Сергея и Сонетки для рассудка Кати недоступны, не сумела она осмыслить их, но они отчетливо и резко воздействовали на психику женщины. В ее сознании появляются образы убитых ею людей. Катерина уже не могла изъясняться, мыслить, разбираться в чем-либо: “блудящий взор ее сосредоточивался и становился диким”. Ничего, кроме решения покончить с собой и убить свою соперницу, героиня, взошедшая на дорогу смертного греха, не могла выдумать, потому что ощутить или преодолеть в собственной душе подобную мощную и пламенную любовь ей было не по силам. Не случайно на убийство Сергея она не способна.

По-моему, перед смертью Катерина в душе чувствовала жуткое разочарование, оттого что любовь ее оказалась напрасной, злополучной, не доставила она людям добра и счастья, только загубила нескольких ни в чем не виновных людей.

“Капитанская дочка” – исторический роман, написанный в форме мемуаров. В этом романе автор нарисовал картину стихийного крестьянского бунта. Почему Пушкин обращается к истории Пугачевского восстания? Дело в том, что эта тема долгое время считалась запретной, неудобной, и историки практически не занимались ею или, если и занимались, то показывали однобоко.

Пушкин проявил огромный интерес к теме крестьянского восстания под предводительством Е. Пугачева, но он столкнулся практически с полным отсутствием материалов. Тогда он сам едет в Оренбургскую область, расспрашивает еще оставшихся в живых очевидцев и участников, долгое время проводит в архивах. Фактически Пушкин стал первым историком, объективно отразившим события этой суровой эпохи. Ведь исторический трактат “История Пугачевского бунта” воспринимался современниками Пушкина как научный труд.

Если “История Пугачевского бунта” – историческое сочинение, то “Капитанская дочка” написана совсем в другом жанре. Это исторический роман. Главный принцип, который использует Пушкин в своем произведении – это принцип историзма, так как главной сюжетной линией стало развитие реальных исторических событий.

Вымышленные герои, их судьбы тесно переплетаются с историческими лицами. В каждом эпизоде “Капитанской дочки” можно провести параллель между судьбами отдельных личностей и судьбой народа в целом.

Форма мемуаров, выбранная автором, говорит об его исторической зоркости. В XVIII веке, действительно, можно было бы подобным образом описать “пугачевщину” в воспоминаниях, для внуков.

Не случаен выбор автором Петра Гринева в качестве мемуариста. Пушкину был нужен свидетель, непосредственно участвовавший в событиях, который был лично знаком с Пугачевым и его окружением. Гринев не может не рассказать о Пугачеве и его соратниках, так как нередко от них зависят его жизнь и счастье. Вспомним сцену казни или сцену освобождения Маши. С другой стороны, Гринев – офицер, призванный присягой усмирять бунт, он верен долгу. И мы видим, что Петр Гринев, действительно, не уронил своей офицерской чести. Он добр, благороден. На предложение Пугачева служить ему верой и правдой, Гринев отвечает с твердостью отказом, так как присягал государыне-императрице.

В качестве мемуариста Пушкин намеренно выбрал дворянина. Как дворянин по своему социальному происхождению он отвергает восстание “как бессмысленный и беспощадный бунт”, кровопролитие. Петр Гринев последовательно повествует нам не только о кровавых и жестоких расправах, – подобных расправе в Бело-горской крепости, но и о справедливых поступках Пугачева, о его широкой душе, мужицкой смекалке, своеобразном благородстве. Три раза испытывал судьбу Петр Гринев, и три раза щадил и миловал его Пугачев. “Мысль о нем неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, – говорит Гринев, – данной мне им в одну из ужасных минут его жизни, и об избавлении моей невесты…”

Образ Гринева дан “в двух измерениях”: Гринев-юноша, недоросль и Гринев-старик. Между ними существует некоторое различие в убеждениях. Старик не только описывает, но в оценивает юношу.

Иронично рассказывает Гринев о своем детстве, при описании эпизода бегства из осажденного Оренбурга возникает интонация, оправдывающая безрассудный поступок героя. Выбранная форма повествования позволяет показать взгляд героя на себя со стороны. Это была удивительная художественная находка.

Значительное место в повести занимает и антипод Гринева, его врагдруг Емельян Пугачев. Его характер раскрывается динамически в ходе событий. Первая встреча происходит в главе “Вожатый”, следующий раз это уже предводитель мятежников. Несмотря на жестокость расправы в Белогорской крепости образ Пугачева не вызывает у нас отвращения. Далее он предстает великодушным, справедливым человеком. Особенно ярко это проявляется в сцене освобождения Маши из рук Швабрина.

Пугачев наказывает Швабрина и отпускает Гринева с невестой, приговаривая: “Казнить, так казнить, жаловать, так жаловать”. В заключение хотелось бы остановиться еще на одном незримом герое этой чудесной повести, на образе самого автора, который присутствует в повести незримо, как бы все время наблюдая за событиями и поступками своих героев. Выбрав Гринева рассказчиком, Пушкин не прячется за него. Позиция писателя четка и ясна. Во-первых, очевидно, что мысли Гринева о восстании заложены в него автором. Пушкин отдает предпочтение реформам перед революцией: “Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный! ” Во-вторых, Пушкин отбирает ситуации, в которых Гринев будет себя вести так, как нужно автору. Сам факт выбора рассказчика – большая заслуга писателя. В этом состоит оригинальность повести “Капитанская дочка”. Пушкин сумел донести до нас много интересных фактов из истории восстания Пугачева.

Действенный Петербург Одно из самых прекрасных и совершеннейших созданий русского национального гения, Петербург – и как тема, и как образ – оставил глубокий, неизгладимый след в сознании людей разных поколений. Русское искусство запечатлело сложный многоплановый образ великого города в его внешнем выражении, во всем богатстве и во всей красоте его монументальных форм. Но изобразительное искусство, по самой природе своей, не могло в полной мере воплотить чувство Петербурга как явления культурной истории и темы духовных переживаний. Зеркалом, вобравшим в себе многообразные отражения Петербурга в сознании русского общества, явилась художественная литература. Множество русских писателей в стихах и в прозе в той или иной мере затронули тему Петербурга. Но, если не вдаваться в частности, нужно назвать четырех великих художников слова, для которых эта тема стала органической, и в творчестве которых нашли наиболее полное и четкое художественное воплощение главные аспекты восприятия Петербурга в разные эпохи его истории. Это Пушкин, Гоголь, Достоевский и Блок. В сознании и творчестве Александра Блока тема и образ Петербурга играли исключительно важную роль. Для Блока Петербург был поистине “действенным” городом, сильно и глубоко действовавшим на его художественное сознание. Блок – это наиболее “петербургский” из всех русских поэтов. Все его творчество проникнуто духом Петербурга, насыщено его атмосферой. Хотя Блок очень редко называет в своих стихах вещественные детали петербургского пейзажа, весь ландшафт его поэзии неотделим в нашем восприятии и представлении от этого пейзажа – от петербургских туманов, белых ночей, бледной зари, широкого течения Невы и свежего морского ветра. С громадной силой Блок сумел поэтически выразить свое чувство Петербурга. Это было отмечено давно, когда Блок, в сущности, только начинал свой творческий путь. Литературные критики 90-х годов единодушно аттестовали Блока как “поэта города”, и не просто города, А именно Петербурга, и еще точнее, как “гениального поэта” Невского проспекта. Вот, к примеру, что писали о Блоке в 1908 году: “Александр Блок, поистине, может быть назван поэтом Невского проспекта… Блок – первый поэт этой бесплодной улицы. В нем – белые ночи Невского проспекта, и эта загадочность его женщин, и смуглость его видений, и прозрачность его обещаний. В России появились теперь поэмы города, но Блок – поэт одной только этой улицы, самой напевной, самой лирической изо всех мировых улиц. Идя по Невскому, переживаешь поэмы Блока – эти бескровные, и обманывающие, и томящие поэмы, которые читаешь, и не можешь остановиться”. Пусть в стихах Блока мы сравнительно редко встречаем конкретно вещественные детали петербургского пейзажа, но при всем этом эти стихи очень локальны. И в “Снежной маске”, и в “Страшном мире”, и в других лирических стихах Блока перед нами возникает цельный и сложный образ не безличного большого города, но именно Петербурга. И о чем бы ни писал Блок “фешенебельном ресторане” или “о крышах дальних кабаков”, о “колодцах дворов” или о “ледяной ряби канала”, о “снежной вьюге” или о “желтой заре”, – это всегда петербургские рестораны и кабаки, петербургские дворы и каналы, петербургская вьюга и петербургская заря. Говоря о петербургской лирике Блока важно учесть, что тема Петербурга не изолирована от общей идейной и моральной проблематики творчества поэта. Данная тема входила в тесное, органическое соотношение с самыми основными темами его философско-исторического, общественного и художественного мировоззрения. В “городских” стихах зрелого Блока представления его о мире и о человеке, об истории и о современности выражены с не меньшей ясностью и убедительностью, нежели в его патриотической гражданской лирике. Петербург Блок – это “страшный мир”, полный острейших противоречий социального быта; это капиталистический город со своими реально-историческими чертами своего облика. Это город, где “богатый зол и рад” и “унижен бедный”. И вместе с тем это город полный бунтарской революционной энергии, город людей, “поднимающихся из тьмы погребов” на штурм старого мира. “Городские” стихи зрелого Блока проникнуты тем гуманистическим и демократическим чувством и тем тревожным ощущением близящихся великих революционных потрясений, которые с такой впечатляющей сило выражены в его творчестве. С Петербургом Александр Блок был связан жизненно. Он был петербуржцем в полном и точном смысле этого слова. В Петербурге он родился, прожил всю свою жизнь и умер. Здесь протекла в
ся его литературная деятельность. Блок любил и превосходно знал свой город – и не только центральные его кварталы, но и самые глухие его уголки и все ближайшие окрестности. Поэт был великим любителем городских и загородных прогулок. Его дневники, записные книжки и письма к родными к друзьям пестрят упоминаниями о частых и длительных скитаниях по городу и за городом. И, хотя в городских стихах Блока не так уж много упоминаний об архитектурных и иных вещественных памятниках Петербурга, стихи его изобилуют лирическими воспринятыми образами именно петербургского пейзажа, во многих случаях поддающиеся точному топографическому определению. Любопытно, что даже в стихах, казалось бы, отвлеченных и мистических стихах молодого Блока обнаруживаются подчас вполне реальные связи с определенными местами Петербурга. Так, например, в стихотворении 1901 года “Пять изгибов сокровенных…”, как выясняется это из дневника Блока, таинственные “изгибы” означают не что иное, как те улицы, по которым проходила Л. Д. Менделеева, направляясь ежедневно на Высшие женские курсы, а сам Блок “следил за нею, не замеченный ею”. Улицы эти – Седьмая, Восьмая, Девятая и Десятая, а также Васильевский остров и Средний проспект, и в этой связи понятными становятся строки: “Пяти изгибов вдохновенных, Семь и десять по краям, Восемь, девять, средний храм…”. Также и относительно стихотворения “Там в улице стоял какой-то дом…” известно, что Блок в данном случае имел в виду определенный дом, в котором помещались драматические курсы Читау, которые посещала Л. Д. Менделеева. Пейзаж лирической драмы “Незнакомка” , по словам биографа Блока, был “навеян метаньями по глухим углам петербургской стороны”. Пивная, изображенная в “Первом издании” пьесы, помещалась на углу Гесперовского проспекта и Большой Зеленой улицы. “Вся обстановка, начиная с кораблей на обоях и кончая действующими лицами, взято с натуры: “вылитый” Гауптман и Верлэн, господин, перебирающий раков, девушка в платочке, продавец редкостей – все это лица, виденные поэтом во времена его посещений кабачка с кораблями”. Пейзаж “Второго видения” драмы “Незнакомка” тоже мог быть приурочен к определенному месту Петербурга. “Конец улицы на краю города. Последние дома обрывались внезапно, открывая широкую перспективу: темный пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли с мигающими огнями. За мостом тянется бесконечная, прямая, как стрела, аллея, обрамленная цепочками фонарей и белыми от инея деревьями”. Петербуржец узнает в этом описании мост и аллею, ведущие на Крестовский остров со стороны Большой Зеленой улицы”. Даже такое, казалось бы совершенно постороннее петербургской тематике, стихотворение, как “Шаги командора”, в котором по-новому истолкован старый сюжет о Дон Жуане, по свидетельству самого Блока, было связано с какими-то сложными ассоциациями с впечатлениями от петербургского пейзажа. В мистических стихах молодого Блока тема и образ Петербурга еще не присутствует. В них встречаются лишь случайные, разрозненные и импрессионистические беглые детали петербургского пейзажа, вкрапленные в ткань лирических сюжетов: шум и огни города, “вечерние тени” на “синих снегах”, туманы, равнины и болота, “сумрак дня”, “тусклых улиц очерк сонный”, ледоход по реке, “хмурое небо”, “уличный треск” и “фонарей убегающих ряд”, стена, сливающаяся с темнотой, колокольный звон и церковные купола, мерцание газового цвета, “слепые темные ворота”, и “темные храмы”. Детали эти еще не содержат цельного образа города, – даже в тех случаях, когда уточнены типографически: Ночь темная одела острова. Взошла луна. Весна вернулась. Печаль светла. Душа моя жива. И вечная холодная Нева У ног сурово колыхнулась. Острова и Нева здесь только названы: целостного же образа Петербурга пока еще нет. Детали петербургского пейзажа, встречающиеся в юношеских стихах Блока, не имели самостоятельного значения, но играли роль чисто орнаментальную – в рамках основной темы духовных переживаний поэта. При всем том в юношеских стихах Блока уже ощущается то лирическое чувство Петербурга, которое с такой силой выражено в его более поздних произведениях. Примером можно считать стихотворение “Помнишь ли город тревожный…”, где находим столь типичный для всего ландшафта петербургской лирики и при всей импрессионистической беглости столь эмоционально выразительный образ, как “синяя города мгла”. В своих городских стихах начала 20-ого века Блок еще очень далек от реалистического изображения действительности. Город предстает в них, по б
ольшой части, в фантастических и “эсхатологических” образах, как некая фантасмагория, призрачное и обманчивое видение. Этот город “странных и ужасных” явлений, населенный “черными человечками”, “пьяными красными карликами”, “невидимками”. Даже строгие пластические образы петербургского пейзажа, вроде знаменитых конных групп Клодта на Аничковом мосту, истолкованы в том же плане “странного и ужасного”. Изживая свое соловьевство, Блок открыл для себя новую “прекрасную, богатую и утонченную” тему, которую определил как “мистицизм в повседневности”. Эта тема по преимуществу и разрабатывалась им в 1904-1907 годах, и особенно широко – в стихах о городе. В предисловии ко второму сборнику своей лирики Блок писал, что его душу тревожит город: “Там, в магическом вихре и свете, страшные и прекрасные видения жизни”. Блок теперь уже всецело обращается к изображению действительности, но по-прежнему видит ее в “магическом свете”, все еще наделяет ее чертами фантастики и таинственности. В методах разработки темы “мистицизма в повседневности” он оказывается особенно близок к Достоевскому. В это время он читает пару его романов. В стихах Блока о городе, написанных в 1904-1907 годах возникает уже цельный и локальный образ Петербурга. Это – “гениальный город, полный дрожи”, полный противоречий “страшный” и “магический мир”, где “ресторан открыт, как храм, а храм открыт, как ресторан”. За его серой, прозаической внешностью сквозит иной, романтический облик “непостижимого города”. В нем творится мистерия, и новая героиня блоковской поэзии – Снежная Дева – “ночная дочь иных времен” и иных, далеких стран, принимает этот прекрасный и “чарый” город, как свое царство: И город мой железно-серый Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла, С какой-то непонятной верой Она, как существо, приняла. Здесь – вершина принятия Петербурга Блоком. В дальнейшем этот образ “непостижимого города” всегда сохранял свою могущественную власть над сознанием поэта. Тема Петербурга, как ставилась и решалась она Блоком в стихах 1904-1907 годов, не исчерпывается изображением “странных и прекрасных видений жизни”. Уже есть и другая сторона, имевшая для Блока не менее важное значение и сыгравшая более значительную роль в процессе его идейно-творческого развития, – сторона социальная. В стихах о городе ее тема звучит с особенным напряжением. Мощным потоком входят в эти стихи сцены горя и обездоленности простого человека-труженика, обреченного в жертву капиталистической эксплуатации. Городские стихи Блока рисуют яркую картину социального неравенства, разделительные контрасты человеческого существования в большом городе: В кабаках, в переулках, в извивах, В электрическом сне наяву Я искал бесконечно красивых И бессмертно влюбленных в молву. В стихах Блока проходит целая галерея образов людей, униженных и оскорбленных в этом сверкающем и сытом мире: мать-самоубийца, бросившая своих детей, бродяга “в измятом картузе над взором оловянным”, гуляющие женщины, девушки, наклонившие лица над скудной работой, “старуха нищая клюкою”, бродячий шарманщик… В “мещанском” цикле 1906 года городская повседневность предстает уже без каких-либо осложняющих социальную тему иллюзорных представлений, но во всей реалистической конкретности: Открыл окно. Какая хмурая Столица в октябре! Забитая лошадь бурая Гуляет на дворе… В городских стихах Блока запечатлен также и другой облик Петербурга – облик рабочего Питера. Поэт разглядел в городской повседневности не только “магические” видения в “электрическом сне наяву”, но и “самые реальные” томления “рабьих трудов”, увидел, “как тяжело лежит работа на каждой согнутой спине”, и нашел достойные и сильные слова о несчастных людях, “убитых своим трудом” :… я запомнил эти лица И тишину пустых орбит И обреченных вереница Передо мной везде стоит. Петербург для Блока был неиссякаемым источником новых образов, тем, пейзажей. Город был как раз тем вдохновителем поэта, без которого он бы не просуществовал. Посвятив родному городу очень большую часть своего творчества, Блок показал тем самым, что Петербург занимал одно из первых мест в его жизни. Однажды, гуляя с В. Рождественским между старых лип у Инженерного замка, Блок сказал: “Люблю я это место. Вот, дичает город, скоро совсем зарастет травой, и от этого будет еще прекраснее… За этими руинами всегда новая жизнь. Старое должно зарасти травой. И будет на этом месте новый город. Как хотелось бы мне его увидеть!” Но Блок его не смог увидеть. А жаль. Мы много потеряли!