Без великодушных идей человечество жить не может”. Ф. М. Достоевский. (По одному из произведений русской литературы. – Н. С. Лесков. “Несмертельный Голован”.)

Рассказы и повести, написанные в пору художнической зрелости Н. С. Лескова, дают достаточно полное представление обо всем его творчестве. Разные и о разном, они объединены “думой о судьбе России”. Россия является здесь многоликой, в сложном переплетении противоречий, “убогой и обильной”, “могучей и бессильной” одновременно. Во всех проявлениях национальной жизни, ее мелочах и анекдотах Лесков ищет “сердцевину целого”. И находит ее чаще всего в чудаках и бедоносцах, как бы перекликаясь с Достоевским, писавшим в “Братьях Карамазовых”, что чудак “не всегда частность и обособление, а, напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи – все каким-либо наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались”.

Герой рассказа “Несмертельный Голован” – один из таких чудаков. “Несмертельность” простому смертному приписана народной молвой. Однако вопреки легенде уже в первой главке рассказа описана смерть Голована во всей ее неотвратимости и реальности: он “погиб во время так называемого в г. Орле “большого пожара”, утонув в кипящей ямине…”. Противопоставляя легенде объективные факты, совлекая мистические покровы с мифа о “несмертельности” героя, повествователь предлагает читателю задуматься над загадкой, имеющей общечеловеческое значение. Почему простой смертный иногда становится легендарным героем, в силу каких причин “часть его большая, от тлена убежав”, продолжает “жить в благодарной памяти”? Державинская цитата в тексте от повествователя вызывает дополнительные ассоциации с Горацием и пушкинским “Памятником”, и тем самым рассказу о простом мужике сразу же придается масштабность и философичность.

Первый намек на разгадку тайны, постоянно “густевшей” вокруг Голована, несмотря на предельную чистоту и открытость его жизни, содержит небольшое уточнение: в “кипящую ямину” Голован попал, “спасая чью-то жизнь или чье-то добро”. Каждая новая главка рассказа вносит свою долю в расшифровку художественного смысла понятия “несмертельный”. И в итоге оказывается, что не посещающий церковь, “сумнительный в вере” Голован является истинным христианином и действительно принадлежит “храму творца-вседержителя”, находясь в родстве со всем миром, строя свою жизнь по законам собственной совести, этот простой русский мужик достигает предельных нравственных высот, и именно ему дано познать “совершенную любовь”.

“Тайна” Голована у всех перед глазами, но ее разгадка не становится достоянием молвы. Молва приписывает ему единственный “грех” – связь с чужой женой. На самом же деле Голован и Павлагея, многие годы живя под одной крышей и бесконечно любя друг друга, так и не смогли соединиться. Они так и не позволили себе переступить через другого человека, пусть самого “пустотного и вредного” – спившегося и опустившегося мужа Павлы, которого все остальные считали пропавшим.

Легенда, творимая народом, тем не менее оказалась причастна истине. Во всеобщем тяготении к чуду проявляется потребность самой жизни в высоком, потребность, которая удовлетворяется только бескорыстным и от сердца идущим служением добру. Чудо в лесковском мире всегда идет об руку с жизненной практикой, потому что условием возникновения чудесного является у писателя человеческое деяние, совершаемое “не по службе, а по душе”.