Молитва перед плотиной
“Поэт в России – больше, чем поэт”. Автор подводит итог всему, что случилось прежде, смиренно становясь на колени, просит помощи у великих российских поэтов…
Дай, Пушкин, свою певучесть и свою способность, как бы шаля, жечь глаголом. Дай, Лермонтов, свой желчный взгляд. Дай, Некрасов, боль твоей иссеченной музы, дай силу твоей неизящности. Дай, Блок, свою вещую туманность. Дай, Пастернак, чтобы твоя свеча вовек горела во мне. Есенин, дай на счастье нежность мне. Дай, Маяковский, грозную непримиримость, чтобы и я, прорубаясь сквозь время, смог сказать о нем товарищам-потомкам.
Пролог
Мне за тридцать. По ночам я плачу о том, что по мелочам растратил жизнь. У всех у нас одна болезнь души – поверхностность. Мы на все даем полуответы, а силы угасают…
Вместе с Галей мы осенью ехали по России к морю и за Тулой повернули на Ясную Поляну. Там мы поняли, что гениальность – это связь высоты с глубиной. Три гениальных человека заново родили Россию и не раз еще родят ее: Пушкин, Толстой и Ленин.
Мы снова ехали, ночевали в машине, и я думал о том, что в цепи великих прозрений, быть может, недостает всего лишь звена. Ну, что же – наш черед.
Монолог египетской пирамиды
Я умоляю: люди, украдите мою память! Я вижу, что все в мире не ново, все точь-в-точь повторяет Древний Египет. Та же подлость, те же тюрьмы, то же угнетение, те же воры, сплетники, торгаши…
А что за лик у нового сфинкса под названием Россия? Вижу крестьян, рабочих, есть и писцы – их очень много. А это, никак, пирамида?
Я, пирамида, кое-что тебе расскажу. Я видала рабов: они работали, потом восставали, потом их смиряли… Какой из этого толк? Рабство не уничтожено: по-прежнему существует рабство предрассудков, денег, вещей. Никакого прогресса нет. Человек – раб по природе и не изменится никогда.
Монолог Братской ГЭС
Терпенье России – это мужество пророка. Она терпела – а потом взрывалась. Вот я ковшом экскаватора поднимаю к тебе Москву. Смотри – там что-то случилось.
Казнь Стеньки Разина
Все жители города – и вор, и царь, и боярыня с боярчонком, и купец, и скоморохи – спешат на казнь Стеньки Разина. Стенька едет на телеге и думает о том, что хотел народу добра, но что-то его подвело, может, малограмотность?
Палач поднимает голубой, как Волга, топор, и Стенька видит в его лезвии, как у безликой толпы прорастают ЛИЦА. Его голова катится, прохрипев “Не зазря…”, и смеется над царем.
Братская ГЭС продолжает
А теперь, пирамида, я покажу тебе кое-что еще.
Декабристы
Они были еще мальчишками, но звон шпор не заглушал для них чьи-то стоны. И мальчики гневно нашаривали шпаги. Сущность патриота – восстать во имя вольности.
Петрашевцы
На Семеновском плацу пахнет Сенатской площадью: казнят петрашевцев. Надвигают на глаза капюшоны. Но один из казнимых сквозь капюшон видит всю Россию: как буйствует по ней Рогожин, мечется Мышкин, бредет Алеша Карамазов. А вот палачи ничего подобного не видят.
Чернышевский
Когда Чернышевский встал у позорного столба, ему с эшафота была видна вся Россия, как огромное “Что делать?”. Чья-то хрупкая рука бросила ему из толпы цветок. И он подумал: настанет срок, и эта же рука бросит бомбу.
Ярмарка в Симбирске
В руках приказчиков мелькают товары, пристав наблюдает за порядком. Икая, катит икорный бог. А баба продала свою картошку, хватила первача и упала, пьяная, в грязь. Все смеются, тычут в нее пальцами, но какой-то яснолобый гимназист поднял ее и повел.
Россия – не пьяная баба, она родилась не для рабства, и ее не втопчут в грязь.
Братская ГЭС обращается к пирамиде
Первоосновой революций является доброта. В Зимнем еще пирует Временное правительство. Но вот уже разворачивается “Аврора”, вот взят дворец. Всмотрись в историю – там Ленин!
Пирамида отвечает, что Ленин идеалист. Не обманывает только цинизм. Люди – рабы. Это азбучно.
Но Братская ГЭС отвечает, что покажет другую азбуку – азбуку революции. Вот учительница Элькина на фронте в девятнадцатом учит красноармейцев грамоте. Вот сирота Сонька, сбежав от кулака Зыбкова, приходит на Магнитку и становится красным землекопом. У нее латаный ватник, драные опорки, но вдвоем со своим любимым Петькой они кладут
Бетон социализма
Братская ГЭС ревет над вечностью: “Никогда коммунисты не будут рабами!” И, задумавшись, египетская пирамида исчезает.
Первый эшелон
Ах, магистраль-транссибирочка! Помнишь, как летели по тебе вагоны с решетками? Было много страшного, но не тужи об этом. Теперь вот на вагонах надпись: “Едет Братская ГЭС!” Едет девчонка со Сретенки: в первый год ее косички будут примерзать к раскладушке, но она выстоит, как все.
Встанет Братская ГЭС, и Алеша Марчук будет в Нью-Йорке отвечать на вопросы о ней.
Жарки
Идет бабушка по тайге, а в руках у нее цветы. Раньше в этом лагере жили заключенные, а теперь – строители плотины. Окрестные жители несут им кто простыни, кто шанежки. А вот бабка несет букет, плачет, крестит экскаваторы и строителей…
Нюшка
Я бетоншица, Нюшка Буртова. Меня растила и воспитывала деревня Великая Грязь, потому что я осталась круглой сиротой, потом я была домработницей, работала посудомойкой. Окружающие лгали, крали, но, работая в вагоне-ресторане, я узнавала настоящую Россию… Наконец я попала на строительство Братской ГЭС. Стала бетонщицей, получила общественный вес. Влюбилась в одного гордого москвича. Когда во мне проснулась новая жизнь, тот москвич не признал отцовства. Покончить с собой мне не дала недостроенная плотина. Родился сынок Трофим и стал стройкиным сыном, как я была деревниной дочкой. Мы вдвоем с ним были на открытии плотины. Так что пусть помнят внуки, что свет им достался от Ильича и немножко от меня.
Большевик
Я инженер-гидростроитель Карцев. Когда я был молод, я бредил мировым пожаром и рубал врагов коммуны. Потом пошел на рабфак. Строил плотину в Узбекистане. И не мог понять, что происходит. У страны как будто было две жизни. В одной – Магнитка, Чкалов, в другой – аресты. Меня арестовали в Ташкенте, и, когда пытали, я хрипел: “Я большевик!” Оставаясь “врагом народа”, я строил ГЭС на Кавказе и на Волге, и наконец XX съезд вернул мне партбилет. Тогда я, большевик, поехал строить ГЭС в Братске. Нашей молодой смене скажу: в коммуне места нет для подлецов.
Тени наших любимых
В Элладе был обычай: начиная строить дом, первый камень клали в тень любимой женщины. Я не знаю, в чью тень был положен первый камень в Братске, но когда всматриваюсь в плотину, вижу в ней тени ваших, строители, любимых. И я положил первую строчку этой поэмы в тень моей любимой, словно в тень совести.
Маяковский
Встав у подножия Братской ГЭС, я сразу подумал о Маяковском: он будто воскрес в ее облике. Он как плотина стоит поперек неправды и учит нас стоять за дело революции.
Ночь поэзии
На Братском море мы читали стихи, пели песню о комиссарах. И передо мной встали комиссары. И я слышал, как в осмысленном величии ГЭС гремит над ложным величием пирамид. В Братской ГЭС мне раскрылся материнский образ России. На земле еще немало рабов, но если любовь борется, а не созерцает, то ненависть бессильна. Нет судьбы чище и возвышенней – отдать всю жизнь за то, чтоб все люди на земле могли сказать: “Мы не рабы”.