Возвращенные из литературного небытия произведения Е. Замятина, Б. Пастернака, В. Шаламова, А. Платонова не были напечатаны при жизни авторов, однако воспринимаются как живые явления современной литературы и читаются с жадным интересом. Они помогают нам разобраться в нашем “непредсказуемом” прошлом, потому что созданы непосредственными очевидцами переломных моментов истории. Они никогда не отступали от выстраданных ими убеждений, а противоречия в их творчестве наглядно свидетельствовали о кризисности сознания переходной эпохи.
Одним из таких писателей с редким изобразительным даром был А. Платонов. Он был одним из тех немногочисленных авторов, кто услышал в революции не только “музыку”, но и отчаянный крик. Он увидел, что добрым желаниям вполне могут соответствовать злые дела. Он понял, что часто стремление людей ко всеобщему благу предполагает уничтожение себе подобных, якобы этому всеобщему благу мешающих. Такие платоновские произведения, как повесть “Котлован”, роман “Чевенгур”, повесть “Юве-нильное море”, представляют собой своеобразные “воспоминания о будущем”, бесстрашные исследования того ужаса и убожества, которыми могут обернуться самые святые человеческие мечтания. Ведь ради чего приносятся огромные жертвы, губятся человеческие жизни, например, в “Чевенгуре”? По логике героев – для победы над разобщением, эгоизмом, эксплуатацией, над “небратскими” отношениями между людьми. В конечном счете – для победы над смертью, для создания “вещества существования”, “вещества дружбы”, а проще говоря, некоего человеческого сверхколлектива, в котором никто не слаб, никто не смертен.
Лозунг “Мы наш, мы новый мир построим” обретает реальную плоть, как и у других авторов, работающих в жанре антиутопии, – Дж. Оруэлла, Е. Замятина. Но вышеупомянутые авторы явно вне своих страшных миров, они не строили их, они как бы со стороны предупреждают читателя об опасности. Платонов же находится внутри своего мира, он с ним кровно связан. Чевенгур – его боль, его разочарование, его отчаяние.
А. Платонов создал не только совершенно самобытный мир, но и совершенно удивительный образ человека, который явно противостоит этому страшному миру. Очень многое в поведении платоновских героев вначале удивляет и даже просто кажется выдумкой. Например, в “Чевенгуре” можно увидеть такую картину: “По наезженной дороге навстречу Копенкину и Дванову шел пешеход. Время от времени он ложился и катился лежачим, а потом опять шел ногами”. Когда Копенкин спрашивает его о причине столь странного поведения, тот отвечает следующее: “Так я же из Бату-ма иду, два года семейство не видел. Стану отдыхать – тоска на меня опускается, а котма хоть и тихо, а все к дому, думается, ближе…”. Странное поведение позволяет наглядно выразить тоску человека по дому, по близким.
Герои А. Платонова вообще часто ведут себя парадоксально. Например, Фома Пухов, герой рассказа “Сокровенный человек”, режет вареную колбасу на гробе жены. А в “Происхождении мастера” Захар Павлович, умеющий все “починить и оборудовать”, – сам живет “необорудованно”. В этих странностях и парадоксах проявляется суть героя: он – “сокровенный человек”, то есть человек естественный во всех своих проявлениях, и столь же естественно его стремление собственное естество понять, найти “смысл всеобщего существования”.
Эта естественность дает героям А. Платонова возможность находиться в постоянном общении с миром природы. Трава, облака, животные, даже мелкие насекомые – все они принимают участие в жизни героев. Вот почему ищущий свою жену Афродиту полковник Фомин обращается с вопросом к цветку: “Ну? Тебе там видней, ты со всею землей соединен, а я отдельно хожу – жива или нет моя Афродита?” По этой же причине в повести “Джан” Назар Чагатаев возле реки Куин-Дарья не просто увидел животное, но “увидел верблюда, который сидел подобно человеку, опершись передними ногами в песчаном наносе. Верблюд был худ, горбы его опали, и он робко глядел черными глазами, как умный, грустный человек”.
Писатель А. Платонов ни на кого не похож. Каждый, кто впервые открывает его книги, сразу же вынужден отказаться от привычного беглого чтения. Какая-то сила задерживает читающего на каждом слове, каждом сочетании слов. Здесь не только тайна художественного мастерства, но и тайна человека, разгадывание которой, по убеждению Ф. М. Достоевского, есть единственное дело, достойное того, чтобы посвятить ему жизнь.